Юрий Поляков - Гипсовый трубач

— Что-о тако-ое? — судья удивленно посмотрела сначала на ветеранов, потом на секретаршу, ожидая подтверждения, что ей это не померещилось. — Детский сад. Удалю из зала!

Дверь распахнулась, и на пороге появились юные Огуревичи, все в черных масках. За их спинами угрожающе нависли телохранители. Однако рейдер незаметным движением запретил насилие.

— Вы кто? — хмурясь, чтобы не рассмеяться, спросила Доброедова.

— Мы свидетели! — потусторонним голосом сообщил Прохор, безошибочно направляясь к свободным стульям.

Корнелия с кузиной двинулись следом, стараясь шагать в ногу.

— Если свидетели, ждите за дверью! — приказала судья. — Я вас вызову.

— Но мы…

— У вас в ушах вата? В коридоре! И маски снимите. Не в цирке! Есть еще в зале свидетели?

— Есть… Мы… — оторвалась от своего перстенька Боледина.

— Кто — мы?

— МОПСы! — хохотнул Жарынин.

— Мопсы? О господи! Час от часу не легче! В коридор!

Прохор в недоумении глянул через маску на режиссера, но тот лишь пожал плечами. Юный истребитель энергетических глистов развернулся и вывел своих сестер вон. Следом за ними, изнемогая от величия, удалились и мопсы.

— Та-ак, есть еще свидетели?

— Нет, ваша честь.

— А эти кто? — Она кивнула на ряды ветеранов, зароптавших от явного неуважения к их сединам и наградам.

— Это представители истца! — нехотя ответил Морекопов, своим видом давая понять, что каждое его слово стоит денег.

— Все?

— Все!

— И доверенности есть?

— Разумеется, ваша честь!

— Передайте секретарю вместе с паспортами!

Морекопов понес бумаги торжественно, будто верительные грамоты. В рядах старческого сопротивления началось смятение. Огуревич и Жарынин собирали паспорта. Меделянский, проведший последние годы в Брюссельском суде, ворчливо заметил, что во всем цивилизованном мире достаточно предъявить водительские права, но требуемый документ все же отдал. Некоторые ипокренинцы позабыли, куда положили свои паспорта, шарили в карманах, рылись в сумочках, волновались. Внебрачная сноха Блока так и не нашла, расплакалась, начала визгливо объяснять, кто она такая… Взбешенный Жарынин сам вывел ее вон вместе с Пасюкевичем, предъявившим незалежную ксиву с трезубцем. Надо полагать, режиссер вышиб его не за украинское гражданство, а за Железный крест на свитке.

— А это еще у нас кто? — Доброедова кивнула на башибузуков в кожаных куртках.

— Охрана.

— Какая охрана?! Вы в суде. В коридор!

Телохранители вопросительно посмотрели на хозяина.

— Мне что, приставов вызвать?

Ибрагимбыков разрешительно кивнул, и парни под одобрительный ропот ветеранов вышли. Судья еще раз придирчиво оглядела зал, как чистоплотная хозяйка — помещение после генеральной уборки, и продолжила:

— …Настоящее дело рассматривает судья Доброедова при секретаре Охлябиной с участием адвокатов Морекопова и Шишигина. Отводы имеются?

— Нет, — лениво приподняв зад, бросил громила.

— Нет, ваша честь, — торжественно встав и сложив руки, будто оперный певец, ответил Морекопов.

— Хорошо. Разъясняются процессуальные права и обязанности. Участвующие в деле лица имеют право знакомиться с материалами дела, снимать копии, делать выписки, заявлять отводы, представлять доказательства и участвовать в их исследовании…

Конечно, размышлял Кокотов, все эти разговоры про слезонепробиваемый жилет — выдумка и ерунда, но вот интересно, что она чувствует, сажая кого-нибудь в тюрьму? Тут же забывает, уходя пить чай, или этот уведенный прямо из зала в наручниках бедолага является ей бессонными ночами и вопрошает: «За что, ваша честь! За что?!»

— …Также истец вправе изменить основание или предмет иска, увеличить или уменьшить размер исковых требований, либо отказаться от иска, ответчик вправе признать иск, стороны могут окончить дело мировым соглашением. Сторонам права понятны? Ходатайства имеются?

— Да, ваша честь, просим приобщить к делу заявление председателя Союза служителей сцены Жменя.

— Суть?

— Он возражает против пересмотра акционирования «Кренина»!

— Мерзавец! — воскликнул Жарынин, гневно глянул на Меделянского и подал знак Огуревичу, а тот торопливо набрал на телефоне эсэсмэску.

— Мы возражаем! — встал Морекопов. — В деле уже имеется заявление, где председатель ССС выражает несогласие с акционированием!

— Передайте заявление!

Шишигин небрежно протянул судье листок бумаги. Она, пробежав глазами, объявила:

— Заявляение подано преждевременно и будет рассмотрено позже. Считают ли стороны возможным начать судебное разбирательство при имеющейся явке?

Дверь отворилась, и на пороге, как чудное виденье, возникла Ласунская. На ней было изящное бордовое платье с глубоким декольте, прикрытым норковым палантином, на голове красовался розовый тюрбан, скрепленный серебряной брошью. Лицо, виртуозно подновленное макияжем, издали казалось намного моложе. Кутаясь в мех и ласково глядя на судью, актриса спросила голосом вдовствующей королевы:

— Простите, голубушка! Здесь у нас отбирают «Ипокренино»?

— Здесь никто ничего не отбирает, — передразнила Доброедова, рассматривая наряд вошедшей. — Вы, собственно, кто?

— Я? Ласунская…

— Конкретнее — свидетель или представитель истца? Если свидетель, ждите в коридоре!

— Я Ласунская… — растерянно повторила великая актриса.

— Она представитель истца, — пришел на помощь Морекопов. — Вот доверенность!

— Хорошо. Передайте секретарю паспорт и садитесь. Больше не опаздывайте!

— Бабушка, давайте паспорт! — протянула руку простодушная Охлябина.

От слова «бабушка» Вера Витольдовна вздрогнула, как от удара кнутом, побледнела, пошатнулась и, чтобы не упасть, схватилась за дверной косяк. На помощь одновременно рванулись Жарынин и Ибрагимбыков. Они подхватили ее под руки и бережно усадили на стул. Актриса задыхалась, держась за сердце.

— Валидол! Есть валидол?! — крикнул игровод.

Десяток сморщенных рук с готовностью протянули свои таблетки.

— Лучше нитроглицерин, — со знанием дела посоветовала Саблезубова.

— Надо вызвать «скорую»… «Скорую»!

Доброедова покачала головой, встала и взяла папки:

— Перерыв. Развели в суде богадельню…

— Это же Ласунская! — с упреком бросил Огуревич.

— По мне хоть Алла Пугачева, — сказала судья и удалилась.

— Я же… я не хотела, я же просила… Зачем?! — всхлипнула любимица Сталина и сникла, теряя сознание.

— «Скорую»! «Скорую»! — кричали все хором. — Надо открыть окно!

«Скорая» приехала на редкость скоро.

— Сюда! Сюда! — загалдели ветераны, завидев людей в белых халатах. — Умирает! Скорей!