Юрий Поляков - Гипсовый трубач

Арка, к счастью, сохранилась. Балюстрада тоже. Но аллея и дорожки упирались теперь в бетонную стену, из-за которой высовывался лихой трехбашенный терем, сложенный из оцилиндрованных бревен. По крыше, обвязавшись веревками, ползали рабочие и укладывали красную металлочерепицу. Земли у ветеранов почти не осталось, из-за тесноты пришлось впритык сдвинуть мемориальные скамейки. На одной из них сидел лучший Глумов советского театра и, медленно вращая большими пальцами, смотрел в прошлое. Других стариков видно не было…

Коля, демонстрируя дисциплинированную расторопность, на полной скорости затормозил у ступенек. Но Валентина Никифоровна, одетая в изящную норковую шубку персикового цвета, не обратила на прибывших внимания. Она рассматривала бумагу, которую ей показывал, что-то поясняя, Дадакин, затянутый в кожаное пальто с шалевым воротником. Сплошная покачала головой, капризно стегнула помощника Главначфукса по плечу перчаткой, но листок взяла и сунула в крокодиловую папочку, затем, стуча каблучками, спустилась по лестнице и подошла к машине. Обнаружив на переднем сиденье Маргариту Ефимовну с собакой, бухгалтерша нахмурилась, но сдержала недовольство и села сзади, потеснив Кокотова с Валюшкиной. Салон сразу наполнился свежим дорогим запахом. Для начала Валентина Никифоровна сварливо отругала Колю за опоздание, потом похорошевшим голосом поздоровалась с остальными и приказала:

— Вперед! Быстрее!

Водитель рванул с места, скребя шипованной резиной асфальт и взметая грязную талую воду из выбоин. Однако возле разгруженного КамАЗа Сплошная приказала притормозить, опустила стекло и крикнула шоферу, лениво закрывавшему борт:

— Передай своим: еще раз сорвете график, разорю штрафами! — после этого она ткнула Колю кулаком в спину, как кучера, и, повернувшись к Кокотову, спросила ласково: — Как долетели, Андрей Львович?

— Спасибо, нормально…

— Отлично выглядите!

— А вы так просто расцвели! — не удержался писодей.

— Да что вы! Столько работы! Как песик? — Бухгалтерша, словно не заметив Нинку, обратилась к Маргарите Ефимовне.

— Скучает, — довольно холодно ответила вдова.

Похоже, она знала про ипокренинские похождения мужа и, вопреки завету Сен-Жон Перса, особой радости по этому поводу не испытывала. Оно и понятно: ревность, как икота, состояние непроизвольное и разуму неподвластное. Удивило Кокотова другое: бывшая староста тоже поджала губы, отвернувшись к окну, и строго смотрела на разбитую обочину. А ведь Нинка-то ничего не могла знать о разовом путешествии Кокотова по муравьиной тропке! Тем не менее она что-то почуяла и насупилась. Вероятно, у женщин есть какой-то малоизученный телепатический орган, который позволяет им безошибочно определять бэушных соперниц.

— А где же ветераны? — поинтересовалась Маргарита Ефимовна, особой интонацией подчеркивая превосходство верной жены над дамами нестрогого поведения.

— Как — где? Кто на кладбище, кто в номерах, кто гуляет… — грустно улыбнулась Сплошная, давая понять, что женщине с непростой судьбой ведомо то, о чем верные домохозяйки даже не догадываются.

— Но мы видели только Проценко… — смутилась вдова.

— А он там теперь всегда сидит после обеда. Переваривает…

— Ему все еще возят обеды из ресторана? — съехидничал Кокотов, намекая на знаменитые кондиции.

— Он сам их себе заказывает. Иногда даже из «Метрополя».

— ???

— А вы разве ничего не знаете?!

— Нет.

— Серьезно? — Валентина Никифоровна глянула на писодея с теплой иронией — так женщины, добывшие лучшей доли, смотрят на своих прежних, непреуспевших мужчин.

— Серьезно…

— Ну, тогда расскажу…

…В конце 70-х Малый театр ездил на гастроли в Лондон и возил туда «Виндзорских проказниц». На спектакль пожаловал сам сэр Лоуренс Оливье, барон Брайтонский, директор Национального театра, в прошлом муж сумасбродной и загадочной Вивьен Ли. Проценко играл Фальстафа и привел Оливье в неописуемый восторг. Сэр Лоуренс сказал после спектакля: «Я думал, на планете Земля всего один забавный актер — я. Оказывается, нас двое!» В общем, барон Брайтонский пригласил Георгия Кирилловича к себе в гости в Стейнинг, познакомил с молодой женой Джоан, которая приготовила для гостя суссекский пудинг. Блюдо очень понравилось русскому Фальстафу, и, слопав три порции, он заявил, что готов есть такую запеканку каждый день — на завтрак, обед, ужин и даже на десерт. Переводил застольную беседу начинающий актер Шубин, его, несмотря на звание старшего лейтенанта, на сцену пока не выпускали. Сэр Лоуренс, изрядно хвативший выдержанного виски, расхохотался и пообещал гостю, что учтет его желание, когда будет составлять завещание. Эти странные слова Шубин не стал переводить во избежание недоразумений.

Распрощавшись с гостеприимными хозяевами и оставив им на память жостовский поднос с хохломскими рюмками, Проценко отбыл в Советский Союз. Однажды он получил от сэра Оливье открытку к Рождеству и в ответ поздравил своего английского друга с Новым годом. В 1989-м великий Лоуренс скончался, и наследники с немалым удивлением обнаружили, что покойный завещал какому-то русскому актеру «Protsenko» 15 тысяч фунтов «для наслаждения суссекским пудингом». Убитые горем, они сочли этот пункт завещания экстравагантной шуткой покойного и оставили без последствий. Но много лет спустя Джоан нашла на чердаке запылившийся жостовский поднос, вспомнила званый обед и Фальстафа из Москвы, сожравшего вопреки всем правилам этикета три порции пудинга. Пришлось возвращать из архива завещание, призывать законников, которые потом еще долго толковали и трактовали необычную волю барона Брайтонского, и фригидная британская юстиция после долгих колебаний признала право Проценко получить свою долю с учетом процентов, наросших с момента, когда открылось наследство. В «Ипокренино» прибыл адвокат семьи Оливье и на глазах у потрясенных насельников вручил торжествующему Георгию Кирилловичу золотую карточку «Оксфорд-банка». Три ветерана — Чернов-Квадратов, богатырь Иголкин и Верлен Бездынько, не вынеся такой онтологической несправедливости, скончались один за другим. Сплошная рассказывала все это весело, почти как анекдот, но история произвела тяжкое впечатление. Даже Коля вздохнул и сник над рулем. Затянувшееся молчание прервала Валюшкина.

— Что. Такое. Геронтотерапия? — спросила она с плохо скрываемой неприязнью.

— Это. Очень. Просто! — передразнила бывшую старосту бывшая бухгалтерша. — Ты молодой, богатый, красивый, а жить не хочется. Тебя приводят к старикам, которым завтра помирать, а они живут и радуются каждому дню, каждой котлетке… Понимаете?

— Да, любопытно, — согласился Кокотов. — И кто же это придумал?