Жильбер Сесброн - Елисейские поля

Город наш небольшой, и четыре месяца спустя, в пасхальное воскресенье, я по воле случая опять встретил того же старичка. Я увидел его в кондитерской, где он с видом чревоугодника придирчиво и долго выбирал пирожные.

Он растрогал меня чуть не до слез — должно быть, и весна подействовала. Несмотря на свою печаль и одиночество, я не смог сдержать улыбки, представив, как он сейчас придет и обрадует всех домашних.

Должно быть, он заметил меня через стекло витрины, и на его лице неожиданно промелькнуло жалкое, затравленное выражение. Я отошел от витрины в некотором замешательстве.

Потом я совершенно забыл о старичке с пирожными, но тут снова подошло рождество и принесло в этот чужой, враждебный мне город снег, колокольный звон, веселую суету прохожих и свертки, перевязанные разноцветной тесьмой. Но к тому времени я уже свыкся со своим одиночеством, боль притупилась, и я умилялся, глядя на все это. Вышло ли это случайно, или я бессознательно искал новой встречи, но только я снова увидел моего старичка у входа в магазин подарков. В руках у него ничего не было. «Прекрасно! — подумал я. — Не стать ли мне сыщиком? Буду следить за ним весь вечер. Может, это научит меня заботливости и щедрости. И если у меня когда-нибудь будут семья и дети, я тоже смогу устроить им настоящий праздник…»

И вот я пошел за ним; я и сейчас готов расплакаться, вспоминая, как у него разбегались глаза, как старательно он выбирал подарки: «Это для девятилетней девочки, но она, знаете ли, настоящий мальчишка в юбке». Или: «Чем больше шоколада, тем вкуснее. Много и еще чуть-чуть — в самый раз для детей, верно я говорю?» Гора свертков росла у него в руках. Помню, как он попросил написать на шоколадном торте кремом чье-то имя; иногда он закрывал глаза и пересчитывал в уме своих подопечных, чтоб никого не обделить… Я представлял себе, сколько народу будет за столом, но уже не завидовал старику: единственное, чего мне хотелось, — это чтобы и меня усадили в уголок, как нищего сиротку, ведь в тот вечер я и правда был нищ и убог. Я больше не роптал на судьбу.

Я проводил старика до самого дома на улице Сен-Вьянне и потом долго еще стоял у закрытой двери, под освещенными окнами. Наверно, именно в эту рождественскую ночь у меня появилось желание — нет, скорее потребность — тоже обзавестись семьей, детьми и самому почувствовать предпраздничное волнение и радость дарить подарки.

Я вспомнил о старике, когда в какой-то газетенке наткнулся на статью под заголовком «Загадка улицы Сен-Вьянне» и прочел: «Смерть наступила уже давно, но тело обнаружили только вчера. Господин Д. жил один, он был вдовцом, потерял всех своих детей и уже много лет ни с кем не общался. В его квартире оказалось невероятное число кулечков, игрушек, сладостей, бутылок и нераспечатанных свертков. Полиция сначала решила, что тут дело нечисто, но дознание показало, что это всего лишь необъяснимая странность…»

переводчик М. Ильховская

Во время пожара в цирке не происходило ничего особенного, если не считать того, что ученый пес, сидя в центре арены на еще не тронутой огнем тумбе, кричал: «Женщин и детей пропустите вперед!» — хотя его никто не слушал.

Несколько дней спустя после пожара, когда Эдгар возвращался из школы зябким декабрьским вечером, он увидел у дверей большого дома дрожавшего от холода пса. Прохожие не обращали на него внимания, торопясь вернуться домой, в тепло. Эдгар остановился и погладил пса.

— У тебя нет ошейника, бедолага! Плохо без хозяина зимой. Пойдем к нам. Я дам тебе поесть и устрою в корзинке у камина. Пойдешь?

— Нет, спасибо, — ответил пес.

Эдгар пожал плечами и пошел своей дорогой. Только завернув за угол, он сообразил, что произошло нечто удивительное. Он тут же побежал обратно, потом позвал: «Мсье!»

Но Мсье уже не было; тогда Эдгар, сгорая от любопытства, пошел по его следам, похожим на четверки треф, — одна, еще одна и еще… Следы привели мальчика к лачуге на окраине городка. Эдгар заглянул в щелку, и вот что он увидел.

В одном углу лошадь занималась счетом; в другом пели два селезня; две маленькие собачки ходили по комнате на передних лапах; одна обезьяна, наряженная горничной, занималась уборкой, другая притворялась, что читает газету, а Мсье, сидя на обгоревшей тумбе, курил трубку.

Эдгар долго рассматривал этих спасшихся цирковых актеров. Возвращаться домой совсем не хотелось — жизнь без этих чудесных зверей, которые умеют курить, читать, подметать, казалась ему скучной.

На следующий день он снова пришел к лачуге, но не один, а со своим лучшим другом Альбером, который поклялся хранить все в тайне.

Через день Альбер пришел туда уже без Эдгара, зато со своим лучшим другом, а тот назавтра привел своего лучшего друга, и пошло, и пошло… Надо полагать, беда случилась только потому, что Эдгар не был лучшим другом своего лучшего друга, Альбера, а то тайна осталась бы между ними. Цепочка «лучших друзей» привела к одному бездушному человеку, который быстро сообразил, какую выгоду можно извлечь из этих зверей.

Эдгар был очень огорчен тем, что лачуга внезапно опустела, а когда в город приехал новый цирк, он пошел на его представление. После неловкого жонглера и поднявших тучу пыли акробатов появились дрессированные обезьяны, которые насмешили всех, кроме Эдгара. Поющие селезни заставили его побледнеть, а когда вышла считающая лошадь, сомнений не оставалось.

В антракте Эдгар, вне себя от гнева, побежал к директору цирка.

— По какому праву вы завладели этими животными?

— Но я их честно купил — вот расписка! Кстати, меня порядком надули с этим вот псом, — Эдгар узнал Мсье! — он только и знает, что целый день курит свою трубку, настоящий бездельник… Вот пусть и делает самую грязную работу, мерзкая тварь!

Наконец хозяин ушел, и мальчик остался наедине с псом. Эдгар прошептал, наклоняясь к Мсье:

— Пойдем, пойдем!.. Пойдемте!..

— Это вы нас продали, не так ли? — спросил пес.

— Нет, нет, клянусь вам! Я просто проболтался.

— Кому довелось увидеть рай, тот должен помалкивать, — сказал пес. — Прощайте.

И он повернулся к Эдгару спиной.

У мальчика не хватило сил досмотреть представление до конца. Но не успел он отойти от шатра, как услышал страшный крик: «Пожар! Пожар!» — и увидел, что цирк вспыхнул. «Это он! Конечно, это он! Мерзкая тварь, этот пес со своей трубкой, — кричал директор, — он нарочно поджег канистры с бензином! Спасайся кто может! Женщин и детей…»

Закончить он не успел: цирк превратился в огромный затрепетавший на ветру факел, и никто не вышел живым из этого ада.

переводчик М. Зонина