Грэм Симсион - Проект Рози

Я положил одну ракушку в микроволновку и нагрел в течение нескольких секунд. Она легко раскрылась. Устрица была теплой, но изумительно вкусной. Проделав то же самое со второй, на этот раз я выжал в нее немного лимонного сока и присыпал перцем. Божественно! У меня было такое чувство, будто мир открылся мне заново. Я надеялся, что эти устрицы — органические: мне не терпелось поделиться вновь обретенными навыками с Рози.

Поскольку я всерьез занялся самосовершенствованием, времени на то, чтобы поразмыслить об угрозе со стороны декана, катастрофически не хватало. Я решил не прибегать к совету Джим и не сочинять себе алиби; теперь, когда я сознательно ломал правила, обман был бы проявлением слабости и трусости.

Мне удалось подавить гнетущие мысли о своей дальнейшей карьере. А вот прощальная реплика декана о Кевине Ю, которого я обвинил в плагиате, из головы не шла. Еще раз все обдумав, я понял, что на самом деле декан вовсе не предлагала мне сделку — из серии «Забери свою жалобу, и можешь работать дальше». Ее слова беспокоили меня, потому что я сам нарушил закон, занимаясь проектом «Отец». Однажды Джин рассказал мне религиозный анекдот, когда я покритиковал его аморальное поведение:

— Иисус обращается к озлобленной толпе, забрасывающей камнями блудницу: «Кто из вас без греха, пусть первым бросит в нее камень». Из толпы в несчастную летит камень. Иисус оборачивается и говорит: «Мама, ну сколько раз я тебя просил!»

Только теперь меня уже нельзя было приравнять к Деве Марии. Я совершил тяжкий проступок. Стал таким же, как и все. Моя репутация безгрешного камнемета уничтожена.

Я вызвал Кевина на беседу к себе в кабинет. Парень родом из Китая, лет двадцати восьми (ИМТ примерно девятнадцать). И выражение его лица, и его поведение я бы назвал нервным.

Передо мной лежала работа Кевина, частично или полностью написанная не им самим. Я задал очевидный вопрос: почему он не написал курсовую сам?

Кевин отвел взгляд — что я истолковал как принятый в его культуре знак уважения, а вовсе не уклончивости. Но вместо того чтобы ответить на мой вопрос, он начал объяснять мне последствия своего возможного исключения. Мол, в Китае у него жена и ребенок, и он еще не рассказал им о возникших неприятностях. Он надеялся когда-нибудь иммигрировать или, по крайней мере, работать в генетике. Необдуманный поступок мог поставить крест на его карьере и мечтах его жены, которая так тяжело жила без него вот уже четыре года. Кевин заплакал.

Раньше я счел бы эту историю грустной, но не относящейся к делу: студент нарушил правила. Но теперь я сам был нарушителем. Я преступал закон неумышленно или, по крайней мере, не задумываясь о последствиях своих действий. Возможно, и Кевин поступил столь же необдуманно.

— Какие принципиально новые доводы выдвигают нынешние противники использования генетически модифицированных продуктов? — спросил я Кевина.

Темой его работы были этические и юридические аспекты достижений генетики. Кевин дал мне вполне исчерпывающий ответ. Я задал еще несколько вопросов, на которые он тоже ответил грамотно. Похоже, у парня были крепкие знания.

— Так почему ты не написал все это сам? — повторил я.

— Я — ученый. Мне трудно писать по-английски на темы морали и культуры. Я просто хотел подстраховаться, чтобы не провалить работу. И не подумал о последствиях.

Я не знал, что ответить Кевину. Необдуманные действия для меня неприемлемы, и я не хотел поощрять это в будущих ученых. Точно так же я не хотел, чтобы моя слабость повлияла на принятие правильного решения о судьбе Кевина. Я должен был расплатиться за собственную ошибку, как того и заслуживал. Но для меня потеря работы не имела таких страшных последствий, как для Кевина — исключение из университета. Я сомневался, что ему тут же предложат заманчивое партнерство в коктейль-баре.

Я надолго задумался. Кевин молча сидел передо мной. Должно быть, он догадался, что я пытаюсь смягчить приговор. Мне было ужасно неуютно в роли судьи, взвешивающего все варианты «за» и «против». Неужели это то, чем вынуждена заниматься декан изо дня в день? Впервые за все время я проникся к ней уважением.

Я не был уверен в том, что смогу быстро решить проблему Кевина. Но понимал, что это жестоко — заставлять его мучиться в сомнениях по поводу собственного будущего.

— Я понимаю… — начал я и запнулся, поймав себя на мысли, что практически никогда не использовал эту фразу в общении с людьми. Повисла пауза. — Я дам тебе дополнительное задание. Ты напишешь — сам — работу о личной этике. Вместо исключения из университета.

То, что возникло на лице у Кевина, я бы назвал восторгом.

Я понимал, что социальные навыки не ограничиваются умением заказывать кофе и хранить верность партнеру. Еще в школе я подбирал себе одежду без оглядки на моду. Я выходил из дома, не заботясь о том, как выгляжу, и лишь потом обнаруживал, что окружающие находят мой гардероб забавным. Но мне нравилось, что в Доне Тиллмане видят человека, не связанного условностями.

И вот теперь я понятия не имел, как надо одеваться.

Пришлось снова идти за помощью к Клодии. Она уже доказала свою профпригодность джинсами и рубашками, но в этот раз настояла на том, чтобы я сопровождал ее на шопинге.

— Я же не вечно буду рядом, — сказала она.

Поразмыслив, я решил, что она говорит не о смерти, а о куда более близкой перспективе: разводе с Джином! Надо срочно найти способ образумить его.

Шопинг растянулся на целое утро. Мы посетили несколько магазинов, где купили туфли, брюки, пиджак, вторую пару джинсов, рубашки, ремень и даже галстук.

Мне нужно было сделать еще кое-какие покупки, но помощь Клодии уже не требовалась. Фотографии было достаточно, чтобы уточнить мои особые требования. Я побывал у оптика, парикмахера (но не у своего) и в магазине мужского белья. Все были очень приветливы и дружелюбны.

Распорядок моей жизни и социальные навыки постепенно пришли в соответствие с общепринятой практикой. Проект «Дон» был завершен. Пора было приступать к проекту «Рози».

Изнутри дверцы шкафа в моем рабочем кабинете висело зеркало — которым я, признаюсь, никогда не пользовался. Просто не видел в этом необходимости. Теперь я с удовольствием заглянул в него, чтобы оценить свою внешность. Я понимал, что у меня будет только один шанс произвести на Рози впечатление и заставить ее сменить гнев на милость. Я хотел, чтобы она влюбилась в меня.

В помещении нельзя носить шляпу. Но я решил, что аспирантскую аудиторию можно приравнять к общественным местам. Исходя из этого мой головной убор имел право на жизнь. Я снова оглядел себя в зеркале. Да, Рози была права. В сером костюме-тройке меня вполне можно было принять за Грегори Пека из фильма «Убить пересмешника». Аттикус Тиллман. Секс-символ.