Антон Соловьев - Lubvi.NET

Где-то почти у самого входа в метро Бауманская я заметил несколько бездомных собак. У метро их обычно бывало много. Там тепло и нередко можно разжиться едой. Бродячих собак я никогда не боялся, и они, прекрасно, чувствуя это, ни разу не приставали ко мне. Однако мне почему-то сразу показалось, что эти собаки не совсем обычные. Маленькие, с хвостиком-колбаской, с острыми стоячими ушками, все практически одинакового окраса — черно-рыже-белые. И что больше всего меня напугало — у всех них были слишком умные для собак глаза.

Я постарался как можно быстрее пройти это место. Но стоило мне миновать квартал, как я почувствовал, что кто-то идет за мной. Это были те самые собаки. Я насчитал их пять. Чуть позже к ним присоединилась шестая.

Они не лаяли и даже не тявкали. Просто неторопливо трусили вслед за мной. Я отлично знал, что бежать ни в коем случае нельзя. Поэтому я просто прибавил шагу и стал лихорадочно оглядываться по сторонам в поисках палки или обломка трубы. Но, как назло, ничего годящегося для самообороны мне на глаза не попадалось. Между тем, расстояние между мной и собачьей стаей медленно, но верно сокращалось.

Я быстро шел и старался не оглядываться. Однако вскоре не выдержал и оглянулся, тут же пожалев об этом. Собаки исчезли, а за мной шло пять бомжей. Причем настолько страшных, что у меня душа ушла в пятки. Неопределенного пола и возраста, с покрасневшими от обморожения лицами и руками, замотанные в вонючее тряпье, они шли за мной, уверенно сокращая дистанцию. Помню, что тогда я даже не успел удивиться тому, что вместо собак за мною гонятся бомжи. Причем такого зловещего вида, что и на вокзале не встретишь.

И тогда я побежал. Побежал быстро и легко. Еще со времен физической подготовки в университете я отличался хорошими показателями по бегу. Особенно на длинные дистанции. И у меня не было никаких сомнений в том, что обутые в дрянную обувь, пьяные и голодные бродяги не смогут догнать меня. Но, тем не менее, я ошибся. Через пять минут бега я почувствовал, что они догоняют меня. И, что самое страшное, я услышал их голоса: хриплые, пропитые голоса, в которых то и дело проскальзывали звуки, похожие на собачий лай.

Еще через пару минут бега я понял, что если не заскочу куда-нибудь, где они не посмеют на меня напасть, то дело кончится для меня плохо. Впереди замаячили очертания Елоховского собора. Я тут же подумал, что это шанс. На часах было около пяти, и в моей голове мелькнула призрачная надежда, что храм все-таки открыт.

Но добежать до храма я так и не успел. Один из преследователей нагнал меня и попытался ухватить за плечо. Я резко дернулся, споткнулся на оледеневшем асфальте и покатился кубарем в снег.

Я медленно поднимался с земли, а они стояли передо мной полукругом. Страшные, обезображенные лица, опухшие от водки, покрытые синяками и коростой. Они стояли и ухмылялись беззубыми ртами. Наконец тот, что пытался схватить меня, мужик, одетый в разодранную во многих местах женскую дубленку, поморщился и сказал: «Отдай нам свою магию, отдай и катись. У тебя много, на всех нас хватит».

Я ожидал чего угодно. Им могла быть нужна моя теплая одежда, деньги. Но магия? Значит, мне не показалось: и собаки, и бомжи — это одни и те же существа.

— Да сам бы рад от нее избавиться, — сказал я, стараясь сохранять спокойствие. — Только как же я вам ее отдам, это же не кошелек?

— А ты сиди, где сидишь. Мы сами у тебя заберем, — и он потянул ко мне свои обмороженные, замотанные в грязные тряпки руки.

Я мгновенно вскочил на ноги и встал в боевую стойку, хотя понимал, что с шестью бродягами, поднаторевшими в уличных драках, мне не справиться. Мои глаза лихорадочно шарили по асфальту в поисках какого-нибудь тяжелого предмета. Но ничего не находили. А моя левая рука совершенно инстинктивно скользнула куда-то в область правого кармана пальто. И наткнулась на что-то холодное и твердое.

Вероятно, со стороны это смотрелось как-то совсем уж странно. Моя левая рука сжимала воздух в том месте, где раньше у воинов весели ножны с мечом. Вернее у тех воинов, которые были левшами. Я отчетливо видел, что в моей руке ничего нет. Но стоило мне закрыть глаза, как я начинал чувствовать холодную рукоять. Я сделал неуверенное движение и услышал звон вынимаемого из ножен меча. Я открыл глаза и увидел крайнее изумление на лицах бомжей.

— Рыцарь! — прошептал тот, кто, видимо, был у них за вожака.

— Обознались вы, падшие, — раздался тихий старческий голос за спиной у бомжей.

Они оглянулись и тут же попятились ко мне. Затем стало происходить и вовсе что-то странное. Бомжи оказались зажаты между мной и невысоким, сухоньким, на редкость опрятно одетым благообразным старичком. Причем ни ко мне, ни к нему они приближаться не спешили.

— Прочь отседова, окаянные! — прикрикнул на них дедуля.

Тот момент, когда бомжи снова стали сворой маленьких дворняжек, я упустил. Но произошло это так быстро, что я только успел заметить, как псы с визгом и лаем убегают подальше от Елоховского собора.

Проводив взглядом собак, я перевел дух. Левая рука теперь сжимала воздух. Никакой рукояти меча я больше не чувствовал. Я тут же обернулся и стал внимательно разглядывать дедушку. Это бы типичный представитель московской интеллигенции. Одет аккуратно, но довольно скромно. Умные серо-голубые глаза, аккуратно подстриженная бородка. Может быть, он был когда-то ученым или преподавателем ВУЗа, получил где-нибудь в этих старых домах квартиру, а теперь коротал оставшийся ему век на пенсии.

— Тоже не спится, дедушка? — спросил я его.

— Кто рано встает, тому и Бог подает. А ты, как я вижу, и вовсе не ложился. Шляешься ночами, а лучше бы дома сидел. Все вы такие, чуть что — за оружие.

— Кто? — непонимающе спросил я.

— Витязи.

— Какой же из меня витязь, дедушка? Я журналистом работаю.

— Одно другому не мешает, — хитро усмехнулся дедок.

— Ну, а эти-то кто были?

— Эти? — дед махнул рукой, — Другому бы сказал, что черти это, а тебе как есть скажу. Падшие это, внучок. Кто долги свои не хотел отдавать.

— Кому?

— Кому и ты платишь, тому и они. Только ты зря связался с этим. Не твое это. Сталь и ворожба редко в одном человеке спокойно уживаются.

— А ты, дедушка, кто?

— Я?

— Да, ты!

Я вообще-то всегда привык обращаться к пожилым людям на вы, но тут как-то само собой получилось, что я стал говорить ему ты. Слишком уж доброе у него было лицо, умное, и в то же время очень простое. Так и хотелось называть его просто дедушка.

— А мы с тобой, внучок, частенько видимся. Ты работаешь, и я за тобой со стены приглядываю. За всеми вами пригляд нужен.

— Говоришь загадками, — ответил я.

— Да и ты не дурак, вон, слова на своей машине складываешь, смекалку прояви.