Том Вулф - Я – Шарлотта Симмонс

Не родился еще поэт, который смог бы достойно описать самое болезненное, самое душераздирающее чувство из всех, какие только может испытать человек, эту неизбывную, незаживающую рану: унижение мужчины. Ну да, древние барды, менестрели и сказители наплели нам кучу историй об одержимых навязчивой идеей мести униженных кем-то мужчинах… но ведь это совсем другое дело. Не месть, а даже желание отомстить уже облегчает страдания униженного. В конце концов произнесенное вслух или про себя магическое заклинание «я отомщу» успокаивает боль, возвращает униженному частицу поруганной мужественности, дает ему внутреннее право называть самого себя мужчиной. Но само это чувство – унижение, испытываемое мужчиной – не передать словами. Никто, ни один человек не сможет описать его, воплотить в слове и образе. Мужчина, который с легкостью и даже с охотой признается в любом своем грехе, в самых вроде бы постыдных деяниях, не произнесет ни слова о пережитых им унижениях, тех самых, которые, по выражению Оруэлла, «составляют семьдесят пять процентов жизни». Он этого не сделает потому, что признаться в унижении означает признать себя сдавшимся без боя, признать, что тебя заставили сделать или не сделать то, что было тебе не по нраву, скрутили, согнули, вытерли о тебя ноги, а ты не принял пусть неравный, но честный и достойный бой, а сдался на милость победителя, забыв о чести. Признаться в этом означает признаться в своей гендерной несостоятельности, а это для мужчины страшнее смерти – по крайней мере, честной, достойной смерти. Так было всегда, так происходит сейчас и, по всей видимости, так будет продолжаться в будущем. Даже в наши дни, в двадцать первом веке, мужчины разрываются между желанием решить проблемы с помощью кулаков и приобретенным в ходе развития цивилизации страхом перед дракой, маскируемым под нежелание марать руки. И все это происходит, когда любому здравомыслящему человеку ясно: в нынешнюю эпоху самые крупные победы в жизни одерживаются не в войнах, не закованными в латы рыцарями на поле брани, но ведущими сидячий образ жизни мужчинами в костюмах из тонкой шерсти, рассчитанных на помещения с центральным отоплением, напичканные электроникой кабинеты в небоскребах из стекла и бетона. Так вот, даже в наши дни человек не может освободиться от бросающего в дрожь страха перед признанием собственного поражения. Порой достаточно одного слова, случайно всплывшего в памяти образа, запаха, появления на жизненном горизонте чьего-то лица – и мужчина оказывается заживо погребен под обрушившимся на него чувством собственного унижения. Он вновь и вновь переживает это когда-то испытанное ощущение, вновь сгорает от стыда и рвет на себе волосы за то, что не вступил в бой с превосходящим по силе противником, а остался лежать и терпеть – терпеть унижение, а значит, позволил лишить себя, пусть и фигурально, мужского достоинства.

К счастью, по дороге к недавно открывшемуся фитнес-центру «Фаркхар» у Эдама Геллина не всплыло в памяти ничего из того, что могло хоть как-то быть связано с той ситуацией. Ему было просто не до копания в собственных воспоминаниях и эмоциях. Он шел себе через Главный двор под закатным солнцем и наслаждался жизнью. Бабье лето заканчивалось, дни становились все короче и прохладнее. Эдам оделся – по его представлениям – в соответствии с погодой: натянул стеганую, похожую на одеяние патагонских индейцев темно-зеленую куртку из тех, что доходят до середины бедра, а на талии стягиваются шнурком или резинкой – для пущего тепла и комфорта. В Главном дворе было тихо и почти безлюдно. Какое-то движение наблюдалось только под аркой у входа в библиотеку. В лучах заходящего солнца университет особенно напоминал готический замок. Крыши и башенки зданий четко вырисовывались на окрашенном в пурпурные и розовые тона вечернем небе. Главный двор показался Эдаму не площадкой между учебными корпусами, а замковой площадью, стиснутой со всех сторон высокими стенами и башнями. Высоченные, казавшиеся серыми и в то же время подсвеченные золотом вязы, раскрашенные закатными лучами камни, из которых были сложены стены, сверкающие окна – все это превращало Дьюпонт в эффектную стилизацию под саму суть готического стиля. Эдаму никогда еще не доводилось видеть Дьюпонт при таком освещении. Он был просто поражен величием этого могучего фортификационного сооружения. Строгий, грозный и неприступный, Дьюпонт напоминал крепость или, быть может, древний монастырь – хранилище знаний… Да, все могло меняться в этом мире с течением времени, но Дьюпонт оставался непоколебим…

В общем, Эдам Геллин испытывал такой прилив оптимизма, какой присущ всякому молодому человеку, впервые решившему привести в порядок свое тело и набраться физической силы путем «качания железа».

Заниматься он начал недавно и в качестве основного средства приведения себя в форму выбрал тренажерный зал с оборудованием от фирмы «Сайбекс» в фитнес-центре «Фаркхар». Нет, разумеется, Эдам отдавал себе отчет, что ему никогда не сравниться по мышечной массе с верзилами вроде Кёртиса Джонса и Джоджо и что он не сможет одолеть их в драке или в поединке в спортзале. Все, что ему требовалось от этих занятий, – привести себя в такую форму, когда любому, кто на тебя наезжает, можно одними глазами сказать: «Даже не думай. Даже не пытайся сунуться ко мне. Слишком дорого тебе это обойдется. Побереги силенки для чего-нибудь другого, это я тебе говорю, Эдам Геллин! Со мной такие наезды не проходят».

По дороге к спортзалу ему еще предстояло пройти мимо фонтана Сент-Кристофер со скульптурой одноименного святого. Мысленно Эдам в это время был где-то далеко. Его память перебирала те новые слова и термины, которые он уже успел усвоить за время занятий на тренажерах: грудина, дельта, трапеция, боковуха, бипс, трипе, косуха и названия других столь же важных для мужчины фрагментов тела. Неожиданно его взгляд задержался на силуэте святого Христофора, он же Сент-Кристофер. Изображенный скульптором в граните, в наброшенной на плечо тоге, святой переносил младенца Иисуса через бурный поток, искусственно создаваемый тем самым фонтаном. Статую изваял в конце девятнадцатого века французский скульптор Жюль Далу. Сейчас, подсвеченная заходящим солнцем, она смотрелась весьма эффектно. Эдам уже со знанием дела присмотрелся к замершему посреди шумящей воды великану и оценил, насколько хорошо проработана рельефная мускулатура святого. Чего стоят грудные мышцы, которыми Далу снабдил Христофора! А дельтовидные! Вот это культурист! Миновав фонтан, Эдам непроизвольно согнул левую руку и поднял ее на уровень плеча. Правой рукой он нащупал дельтовидную мышцу и прикинул свои шансы. Что ж, пока не Бог весть что, но там посмотрим…