Том Вулф - Я – Шарлотта Симмонс

…Будут что? Да ничего. Чувство превосходства мгновенно испарилось, остались лишь злость и обида. Тот же самый болван Джоджо мог затащить к себе в койку девчонку в любой момент, стоило только захотеть. Достаточно было выйти во двор кампуса и ткнуть пальцем в любую студентку. Джоджо сам однажды описал это Эдаму, причем именно в таких выражениях: не то «ткнуть», не то «поманить пальцем». И Эдам был склонен верить ему. По крайней мере, сомневаться в правдивости слов подшефного баскетболиста у него не было оснований. У Джоджо имелось много недостатков, но хвастовством он не страдал. Баскетболист никогда не выдумывал никаких историй, а приводил конкретные примеры. Он считал это очень забавным. Один из таких «примеров» запал в память Эдаму. Джоджо вышел из аудитории после занятий и шел себе через Главную площадь, ни о чем таком даже не думая. Неожиданно ему на глаза попалась спортивного вида блондинка в теннисном костюме – высокая стройная девица «с такими длинными ногами, с загорелыми плечами и во-от с такими сиськами» – Джоджо сложил ладони чашечками и жестом изобразил размер описываемого «буфера» на расстоянии чуть ли не фута от своей груди. Девчонка направлялась в сторону теннисного корта, где они с подружкой заказали себе площадку на часок. Джоджо даже ничего не сказал. Он просто сделал шаг, перегородил блондинке дорогу – и буквально через десять минут они уже срывали друг с друга одежду у него в комнате. Вот так оно все просто – если ты баскетбольная звезда. Ну, а голос той девицы в комнате Кёртиса? Она ведь явно зашла туда не для того, чтобы выпросить у своего кумира лишний билетик на следующую игру. Эдам оглянулся и еще раз посмотрел вслед двум девчонкам в обтягивающих джинсах. Обе эти «ночные студентки» через час, если не раньше, заберутся в постель с какими-нибудь ребятами («кобелями», – пронеслось в голове Эдама). Секс! Секс! Он был здесь составной частью атмосферы наравне с азотом и кислородом. Влажные душные испарения похоти окутывали весь кампус, заволакивали его дурманящим мозг туманом, смазывали его, возбуждали, заигрывали с ним, заставляя каждого находящегося на территории университета заниматься сексом или искать себе партнера круглые сутки. Сексексексексексексексекс…

Эдам попытался представить, сколько из шести тысяч двухсот студентов Дьюпонта в данный момент занимаются сексом. Представить себе – для него в тот момент означало обрести дар видения сквозь стены, за которыми его взгляд повсюду натыкался на трахающиеся, совокупляющиеся, занимающиеся любовью, имеющие друг друга во всех возможных позах парочки… повсюду: там, в спальне в общежитии Лэпхем – и там, в гостиной Карразерса – и там, на полу в пустой аудитории в корпусе Джайлз – и естественно, повсюду в растущих вокруг корпусов и общежитий кустах, потому что, обуреваемые похотью, все эти парни и девчонки просто не в силах подождать пять-десять минут, чтобы добраться до своих комнат и постелей, – и еще вот там, у черного хода в библиотеку: вероятность того, что их застукают, придавала сексу особый, почти фетишистский шик, против чего некоторые просто не могли устоять, – и вот посреди всего этого бардака стоит он, Эдам Геллин, превосходящий своих однокурсников в столь многих отношениях, и при этом… девственник. Старшекурсник Дьюпонта и при этом все еще девственник. Даже в мыслях он постарался произнести это слово как можно тише. Если бы кто-нибудь узнал об этой трагедии его жизни, Эдам, наверное, покончил бы с собой. О таком позоре не должен был знать никто. У него у самого с трудом укладывалось в голове, как такое возможно: весь кампус пропитан похотью и сексуальной страстью, все вокруг только и делают, что трахаются, как собаки в парке, а он все остается девственником. При первой же возможности – в конце второго курса – он съехал из общежития колледжа Карразерс, чтобы больше не позориться перед соседями по комнате и коридору. Он предпочел нормальной студенческой жизни грязную обшарпанную каморку, почему-то гордо именовавшуюся квартирой, в ближайшем к университету городском квартале. В свое время две спальни на первом этаже небольшого дома девятнадцатого века были разгорожены на четыре пенальчика, названы квартирами и с тех пор сдавались внаем. При этом все жильцы пользовались общей ванной в глубине холла. Эдам совершил этот обмен шила на мыло лишь для того, чтобы избежать становившихся несколько навязчивыми вопросов однокурсников, которые стали подозревать, что он, Эдам, какой-то… как бы сказать… не такой, как все. Его даже начали сторониться, как переносчика редкой болезни – пусть и не опасной для них, получивших своевременную прививку. Болезнь эта называлась девственностью, и то, что творилось с Эдамом, несомненно, представляло собой наиболее тяжелый, запущенный случай. Самое страшное, что чем дальше откладывалось оперативное вмешательство для излечения, тем сложнее было приступить к лечению. Порочный круг на глазах замыкался. Эдам прекрасно понимал, что он не просто задержался, а едва ли не навсегда опоздал со вступлением во взрослую жизнь. Он ведь ничего не понимает в том, как все это делается… у него ведь, случись что, ничего не получится – он это чувствовал, – все, что может пойти не так, у него пойдет непросто не так, а как нельзя хуже: импотенция на нервной почве, преждевременное семяизвержение – все это произойдет в самый ответственный момент… А как удержаться и остановиться перед этим… ну, как его… а ведь еще презерватив как-то надеть нужно – да так, чтобы девушку не обидеть… интересно, что в таких случаях делать полагается? Непринужденно шутить? А вдруг он кончит, едва успев достать эту резиновую штуковину и прикоснуться ею к головке члена?…

Вот блин, не везет так не везет. Компьютерный зал в каталожном отделе был набит под завязку. Здесь в полукруглом помещении выстроилось в виде подковы около двадцати компьютеров. Их мониторы закрыли собой резные готические панели. Эдаму срочно требовалось разыскать кое-какую литературу по британской и американской истории, и именно сейчас, когда у него совершенно не было времени ждать, все эти мерцающие потусторонним светом ящики, вся эта электроника двадцать первого века, заслонившая стилизованную под четырнадцатый век роскошную деревянную резьбу, была занята. Нет, минутку… вон там, в дальнем углу. Точно, один из последних в ряду компьютеров явно свободен. По крайней мере, перед экраном не маячила ничья голова Эдам быстрым шагом направился туда Он готов был ринуться к своей цели бегом, если бы не боялся показаться смешным. Ему осталось преодолеть всего пятнадцать футов, как вдруг – твою мать! – откуда-то сбоку ему наперерез шагнула девушка с длинными каштановыми волосами, больше похожая на подростка и остановилась прямо перед этим экраном.