Майя Кучерская - Тётя Мотя

— Ресницы-то какие у него — длинные!

— И когда дети не ссорятся, не дерутся, а внезапно стихают и помогают друг другу, когда воспитание приносит плоды, пусть даже один сморщенный плодик — это тоже счастье. И если муж вернулся с работы, поужинал, даже сказал тебе «спасибо» и не измотан, не издерган, а просто спокоен. Это тоже, — сказала Тишка и осеклась…

Тетя подняла глаза — Тишка плакала.

— Ты… Что с тобой?

— Нет-нет, все в порядке, — говорила Тишка, отворачиваясь, смаргивая слезы и вытирая их ладонями, — это нервы просто. У меня это часто в последнее время.

— Но ты же только что… Это из-за Бори?

— Из-за Бори, — просто ответила Тишка.

— Но что, что случилось? — поражалась Тетя.

Последний раз она видела Тишку плачущей очень давно, и сердце у нее упало. Она вскочила, засуетилась, хочешь, я кофе еще сварю, нет, лучше чай заварю, сейчас, но Тишка помотала головой, вышла и вскоре вернулась умытая и спокойная.

История, которую услышала Тетя, была самая обыкновенная.

— Не хотела про это говорить, боялась разреветься, но теперь-то уж что… Я все заранее знаю, вдруг учащаются дежурства, — рассказывала Тишка, — он все реже бывает дома — столько работы, Тань, я еле живой! Но на самом деле ничего не еле живой, наоборот, молодеет, стройнеет, в ванной торчит по полчаса и, даже когда дома, точно отсутствует. И на детей так кричит, как в нормальном состоянии никогда — и я его раздражаю жутко! — причем он даже не пытается это скрыть. Мобильный жужжит, эсэмэски сыплются, он делает вид, что ничего не слышит, бегает каждые две минуты то в туалет, то во двор, чтобы на них ответить, а потом уже и не бегает, только шипит что-нибудь: «Работай день и ночь», вроде как по работе это ему пишут…. И так продолжается месяц, два, три. Я молчу. И со дня на день жду, когда он мне скажет: «Все, Тань, я пошел». Но вместо этого наступает тишина. И дежурства внеочередные кончаются, ходит как побитый и сидит все больше дома, даже с детьми готов позаниматься, погулять.

— И ты, — почти закричала Тетя, — ты ему ничего не говоришь? Про то, что все видишь?

— А что я могу сказать? Что, Маринка? И для чего? Чтобы услышать очередное вранье?

— Тишка, ты кремень. Я бы точно начала все выяснять, приставать, я бы не выдержала.

— Да я тоже пыталась, но только в первый раз. И сразу же поняла — бессмысленно, точно стена вырастает. Когда мы делаем вид, будто все по-прежнему, жить проще. Но стоит начать говорить… скандал, истерики… Мужская истерика, Маринк, нет, это не для слабонервных. Так что молчание — золото.

— А почему все стихает? Они бросают его?

— Или он их. Хотя я даже не знаю, сколько их. Может, это вообще кто-то один? Одна и та же женщина, с которой он то встречается, то расстается. Не удивлюсь, если однажды я узнаю, что у наших детей есть братья и сестры. Но знаешь, что мне особенно обидно? Я же тут с одним батюшкой советовалась, еще в прошлый раз, когда Борька загулял… И батюшка дал мне мудрый совет.

— Какой же?

— Он сказал мне, что надо превратиться в идеальную жену! Делать все, что любит муж, все, что попросит, стать тенью…

— О, ну, мы это уже проходили. Ты же мне еще сто лет назад говорила: «Кротость! Уступай!» Разве это не то же самое?

— Ну, не совсем. Чтобы быть идеальной, нужно больше ума, гибкости. И я все думала тогда, что же ему надо, как ему еще угодить? И даже кое-чего достигла. Пирожки его любимые пекла, убиралась каждый день, он любит, когда чисто, — Тишка замолчала.

— И?..

— Подействовало! Он вернулся, вернулся ко мне, а я не будь дура — все равно по-прежнему изо всех сил стараюсь! И днем, и ночью, и днем, и ночью. Несмотря на беременность наступившую, несмотря ни на что! Но тут Саша родился. А когда рождается ребенок, некоторые вещи становятся физически невозможны.

И опять у Тишки на глазах появились слезы.

— Я понимаю, — тихо кивнула Тетя. — Понимаю.

— И все равно, — упрямо, точно сражаясь с кем-то, промокнув салфеткой глаза, говорила Тишка. — Это не так уж важно, не получилось тогда, получится снова. Потому что счастье — это долгосрочный проект, вот и все.

— М-да, долгострой, — усмехнулась Тетя.

— Нет, Маринка, ты не смейся, это правда так. Любовь действительно проходит, кончается, через пять, в лучшем случае — семь лет.

— Любовь живет три года, — снова вставила Тетя.

— Да, — кивнула Тишка, — иногда и три. Но это не любовь! Это влюбленность живет три года, это как неофитство в любой области — в той же церкви. Когда человек обратится и крестится, Бог помогает ему во всем, и человек купается в благодати. И чудеса как из рога изобилия, и всяких важных встреч, разговоров, подарков столько! Но потом это проходит. Бог отступает и смотрит, на что ты сам способен.

— И?

— В семейной жизни точно так же, надо просто преодолеть все препятствия и выйти на новый уровень.

— Как в Колькиных компьютерных играх.

— Да, мой Гриша тоже увлекается… Но ведь эти игры срисованы с жизни, и для некоторых даже ее заменяют, сама знаешь. И в жизни это и правда так — препятствия, уровни. Но внутри этой жизни семейной кроется тайна…

— Военная?

— Тайна брака, Маринк, — без улыбки ответила Тишка.

— Тишка, подожди, я не могу, дай я чаю себе налью.

Тетя встала, плеснула в чашку заварки, ей отчего-то тяжко стало слушать. Но Тишка уже продолжала.

— Я все думала, почему брак — это таинство? И то, что я тебе скажу сейчас, это… не выдумки, понимаешь? Тайна в том, что двое, — Тишка подняла голову и твердо глядя ей в глаза проговорила: — двое становятся одной плотью.

— Оригинально, — облегченно выдохнула Тетя.

— Да, я знаю. Но бывает так, что твой личный опыт наполняет банальности смыслом, и тогда даже пошлость… но про брак это и не пошлость. Послушай, послушай меня еще, я вижу, ты устала, но это очень важно и для тебя сейчас… Можно я расскажу?

— Нет, я не устала, Тишка, это другое что-то, и я слушаю тебя! — возразила Тетя, отворачиваясь, сдерживая и самой ей не ясное растущее раздражение.

— Это правда ужасно важно, Маринка, для всех. Напиши про это в вашей газете, потому что об этом все молчат. Так вот… После того, как влюбленность прошла, можно просто разойтись. Многие так и поступают, говорят: «все, любовь прошла», потому и разводов столько именно в первые семь лет — люди уверены: то, что они испытали, и есть предел, — Тишка замолчала на миг.

Под окнами мягко зашумела и проехала машина, озарив окна фарами, дохнув бензином. И снова глубокая тишина, наполненная легким покалыванием снега, шорохами сада, обняла дом.

— Но это совсем не предел, наоборот, начало. Только им, разбежавшимся, этого уже не узнать. А если новая любовь еще подвернулась, тут уж радостно несутся к следующему, но и там через те же три года, семь лет все исчерпывается, и они снова бегут… Или, уже постарев и пообломав крылья, останавливаются, оседают, чтобы уныло тянуть лямку и изредка сваливать на сторону, подышать, «Отдушина», помнишь у Маканина рассказ?