Майя Кучерская - Тётя Мотя

— Вот он, тот самый дневник Анастасии Павловны, супруги Владимира Алексеевича Адашева. Или просто Аси, — Сергей Петрович улыбнулся.

— Аси?

— Дочь экономки, из крестьян, она приглянулась барину еще совсем юной — вот он и воспитал ее, образовал, для себя! Осталось предание о том, как Владимир Алексеевич устроил в Калинове бал в честь губернатора. Так общество впервые и увидело Асю. В темном бархатном платье, беленькая, хрупкая, с глазами большими, серыми, кто-то ее даже с Анной Карениной сравнивал, хотя Толстой ведь ошибался, то сероглазой ее делал, то темноглазой, но про Асю мы точно знаем… Она была сероглаза, это и в письмах к ней сохранилось, Владимир Алексеевич писал в одном из них прямо: «Целую тебя в серые и такие чудные глаза твои», — Сергей Петрович потупился. — В общем, отбою от кавалеров не было, и после бала сразу несколько молодых людей немедленно решились просить Асиной руки, невзирая на ее происхождение. Тут-то и выяснилось: надежды у них никакой — через две недели Ася едет с барином в Париж.

— В Париж?! — вскрикнула Тетя. — Но ведь это… на каком положении? И она же совсем юной еще была…

Тетя заговорила громко, Теплый печально вздохнул во сне, зашевелился и отвернулся лицом к стене.

— Ей было около семнадцати лет, — отвечал Сергей Петрович. — И что по этому поводу судачили в городе — неведомо. Но если и шла молва, то потаенная, шепотная, Владимир Алексеевич был человеком жестким… Впрочем, и в Париж, судя по дате в письме матери к Асе, которое из кусочков частично мне удалось сложить, Владимир Алексеевич все равно отправился один — Ася прямо накануне поездки свалилась с горячкой, отложить путешествие было невозможно, ехал ведь Адашев по делу — на Всемирную выставку. А вернувшись, предложил Асе руку и сердце, ему к тому времени исполнился пятьдесят один год.

— Все-таки предложил, — задумчиво протянула Тетя. — Но неужели нельзя было без этого, отказать ему, да и все?

— Ох, Марина Александровна, — вздохнул Сергей Петрович. — Да ведь как откажешь благодетелю, который вспоил и вскормил тебя, незаконнорожденного ребенка?! Пелагея Андреевна, мать Аси, конечно, этого брака совсем не желала — заметалась, хотела даже увезти Асю — хоть куда, но… свадьба, конечно, состоялась, Ася сделалась барыней, Анастасией Павловной, и холопки стали целовать ей руку.

— Что ж, возможно, ей жилось не так уж плохо?

— Судя по дневнику, не так уж, — кивнул Сергей Петрович. — Хотя и без трагедий не обошлось. Мать ее была застрелена в упор своим любимым…

Теплый зашевелился, повернулся и сел на диване.

— Мама, я спал? — потянулся он к Тете, она обняла его, прижала голову к груди, поцеловала в затылок.

— И, кажется, крепко.

Сергей Петрович весело поглядел на него.

— Ну что, дать тебе еще солдатиков, других?

— Нет, — замотал Теплый головой, — можно я лучше порисую?

Вскоре он уже сидел за обеденным столом, стоявшим посреди комнаты, и рисовал что-то разноцветными ручками, которые выдал ему Сергей Петрович. У них оставалось не больше получаса.

— Пелагею Андреевну полюбил учитель местного церковно-приходского училища Умельников, — торопился Голубев закончить историю. — Но Владимир Алексеевич, видно, смотрел на эту любовь косо и отчего-то все никак не позволял им жениться, хотя они просили его несколько лет. Почему они не решались его ослушаться — не знаю… Крепостное право давно отменили, но, видимо, от Адашева полностью зависело их благосостояние и благополучие.

— Может, и из-за дочери? Мать не хотела ссориться с Адашевым?

— Может, и так, только в конце концов получилось все как в самой безвкусной мелодраме, правда, не клюквенный сок — кровь пролилась человеческая, — печально поглядел на нее Сергей Петрович. — Умельников раздобыл где-то оружие, и пошли они в усадебный парк Утехино, в самый укромный уголок за малым прудом. Договорились, что сначала учитель выстрелит в свою любимую, а потом в себя. Первая часть плана удалась превосходно. Соколов нажал на курок, выстрел грянул, Пелагея Андреевна упала замертво. А приложил дуло к собственному сердцу — и не смог.

Тете показалось, что она видит эту картину — бушующий зеленью парк, соловьи заливаются, дышат лесной свежестью деревья, под крепким дубом, на скамейке полулежит в длинном сером платье стройная женщина, стремительно бледнеющая, с расползающимся красным пятном под грудью. Над ней человек в лучшем своем выходном костюме, в руке его пистолет, рука страшно дрожит, а человек рыдает.

— Вот и представьте себе, — словно бы откликаясь на ее мысли, сказал Сергей Петрович. — Сад, благоухания, рядом лежит обожаемая женщина, осталось еще раз нажать курок и… — невозможно! По аллеям уже торопятся со всех сторон люди — кучер, прислуга, слышавшие выстрел. Умельникова, конечно, сейчас же повязали, он и не сопротивлялся, сам признался во всем. Разбираться с убийцей приехал земский суд, но приговор вынес мягкий, возможно, не без заступничества Владимира Алексеевича. Приговорили Умельникова к заточению в дальний монастырь, и на этом след его теряется…

— А как же Ася, как Ася могла после этого…

— Марина Александровна, к тому времени она родила от Адашева уже троих. Девочка, правда, умерла скоро, но следом появился Алексей — Ленечка, как Ася его называла. Последний сын, Аркадий, родился много позже, ровно через девять месяцев после смерти Владимира Алексеевича.

Тетя подняла на Сергея Петровича глаза.

— Я всего лишь выясняю и сопоставляю даты, — ответил он спокойно. — Одна бабушка, с которой я успел побеседовать, дочь Асиной гувернантки, рассказывала мне, что барыня очень любила здешний самодеятельный театр — и с удовольствием участвовала в спектаклях, которые показывали в дворянском клубе. Но как будто особенно хорошо играла, когда партнером ее был земской начальник Евгений Николаевич Ушаков. Только все это, как говорится, «благочестивые легенды». Много, как обычно, неясного. — Сергей Петрович вздохнул. — Вам уж ехать скоро, может, чайку на дорожку?

Но от чая Тетя отказалась, ей хотелось услышать, чем же кончилась история Аси, известно ли что-нибудь о ней, ее детях, но Сергей Петрович только руками развел — все такие же обрывки, где быль, где небылица — разве разберешь? Двое детей, Ольга и Леонид, как-то оказались за границей, Сергей и Аркадий сгинули без вести в революционной неразберихе и суете, как и сама Анастасия Павловна.

— Одна старушка, теперь уже покойная, а тогда работавшая в калиновской больнице санитаркой, правда, рассказывала мне, — точно с сомнением добавил Сергей Петрович, — как в начале 1920-х годов к ним в больницу поздней осенью пришла женщина, вся в черном, страшно измученная, и попросила о госпитализации. Ей пошли навстречу, видно было, что добиралась она издалека. В палате женщина призналась соседке, что она — Анастасия Адашева, вдова Калиновского предводителя дворянства. Наутро ее нашли мертвой и похоронили на городском кладбище за казенный счет как безродную.