Нацуо Кирино - Нежные щечки

— Вон, смотри, этот дядька. Он думает, что ты якудза или вроде того. Он меня, как пить дать, принимает за твою любовницу. Думает, что я женщина якудзы, ха!

Исияма посмотрел на свое отражение в зеркале — мелкая химия на голове, броская рубашка от «Версаче», — и его охватило странное чувство: вроде это он, а вроде и нет. Исияме казалось, что он видит сон. От него, нарисовавшего для спектакля декорации, еще и требовалось исполнить одну из ролей. И роль, отведенная ему, была далеко не ведущей. Радость от второстепенной роли заключалась в том, что можно было наблюдать, как меняется исполнительница главной роли — Мана.

— Вот, пожалуйста. — Мужчина боязливо протянул им меню. Похоже, он догадывался, что Мана пришла отомстить.

Исияма взял меню и протянул его Мане.

— Сама выбирай, — сказал он и снова угрожающе повернулся к мужчине. — Заставляешь ждать. Знаешь, сколько времени прошло с того момента, как мы сели за стол? И меню сперва женщине подавай!

— Извините.

Не обращая внимания на потупившегося мужчину, Мана, давясь от смеха, открыла меню.

— Что будешь?

— Пиво разливное, кальби [27] Кальби — жаренные на гриле говяжьи ребра. и рубец, — ответила Мана.

Мужчина суетливо стал записывать, но Исияма жестом остановил его.

— Заказ буду делать я.

— Извините.

Мана стала читать меню, обращаясь только к Исияме.

— Я буду еще вырезку. И харами [28] Харами — мясо говяжьей диафрагмы. . А в конце будешь холодную лапшу или пибимпап?

— Что тебе больше нравится, — ласково сказал Исияма, обращаясь к Мане и щурясь так, будто смотрит на сокровище.

Игра настолько стала для него нормой жизни, что он и сам уже перестал различать, игра это или его сущность. Дрожа от страха, хозяин забегаловки стал вслух зачитывать заказ. Выслушав его, Мана гаркнула:

— Идиот! Стоило появиться с мужиком, совсем по-другому заговорил.

Исияме было поручено носить кошелек Маны. Он должен был играть роль великодушного, щедрого мужчины. Для Маны. Он должен был обязательно сопровождать ее, когда она покупала себе одежду, и высказывать свое мнение.

Мана предпочитала ходить по бутикам иностранных брендов. Там она выбирала всегда то, что не нравилось Исияме. Он старался, по возможности не задевая ее, вносить коррективы, но основной его обязанностью было следить за тем, чтобы продавщицы не позволяли по отношению к Мане никаких вольностей.

— Вот этот цвет не лучше?

— Так думаешь? — Голос Маны звучал совсем неуверенно. — Неужели лучше?

— Лучше. Этот цвет вам больше идет.

Игнорируя любезность продавщицы, Исияма вставал на сторону колеблющейся Маны.

— Если сомневаешься, бери то, что понравилось с самого начала. Тебе все подходит.

— Тогда вот это.

В конечном итоге Мана выбирала то, что не нравилось Исияме, но тот снисходительно кивал.

— Тебе очень подходит, Мана-тян, — говорил он, а потом грубо бросал продавщице: — Эй, сколько с меня?

Исияма доставал из кошелька от «Луи Вуитон», засунутого в задний карман брюк, новенькие купюры и расплачивался. И хотя это были деньги, заработанные Маной стриптизом и минетом, он расплачивался с таким видом, будто заработал их сам. Такая у Исиямы была работа. Он ею не тяготился. Потому что это было ему в радость. Как-то он подумал, что, возможно, его работа дизайнером была схожа с той, что он выполняет сейчас: отыскать, создать и предложить что-то красивое, что приносит человеку радость, что доставляет ему наслаждение. Некоторые вещи начинаешь понимать только тогда, когда что-то теряешь. Так было и с Касуми.

— Ты эту девочку любишь?

Исияма вышел из задумчивости, услышав рядом голос живой Касуми. Они сидели на лужайке у берега озера, небо над ними было по-прежнему пасмурным. Он вернулся в реальность, но тут же снова погрузился в иллюзию: ему вдруг показалось, что они с Касуми никогда не расставались. Исияма не помнил, как выглядит лицо Маны.

— Что случилось? — заглядывая ему в лицо, спросила Касуми. — Ты девочку эту, похоже, любишь.

Исияма наконец вспомнил смех Маны, вспомнил ее детское лицо с приоткрытым во сне ртом.

— Да. Люблю. Она милая.

— Это хорошо.

— Я сказал тебе, что я как вода, но, честно говоря, и сам не думал, что смогу настолько измениться. Все новые и новые стороны проявляются. Так что сам диву даюсь.

— Я бы тоже хотела найти свой источник жизни, как нашел его ты. Иначе не будет мне покоя, — сказала Касуми, не глядя на Исияму.

Исияма почувствовал, как страдает, продолжая свои скитания, Касуми, и подумал, как далеко вперед удалось уйти ему самому. Возможно, произошло это потому, что он раньше Касуми почувствовал себя свободным.

— Сообщи мне, если что-нибудь узнаешь о Юке.

— Конечно, я с тобой свяжусь. Куда можно позвонить?

Исияма дал ей номер своего мобильного. Касуми убрала бумажку с номером в сумку и посмотрела в сторону ротэнбуро.

— Похоже, Мана залезла в воду. Какое красивое у нее тело.

— Наверное, холодно стало.

— Хорошая девочка?

Исияма кивнул. Интересно, долго ли сможет продлиться такая жизнь. Касуми поспешно поднялась.

— Я пойду. Думаю, Уцуми скоро вернется.

Видимо, им уже никогда не суждено встретиться. Спиной ощущая удаляющуюся Касуми, Исияма вспомнил голубую блузку Цутаэ, неправильно застегнутую пуговицу. Ну и пусть. Сам он собирался оставить все как есть и выжить.

К пристани шумной гурьбой бежали люди. Похоже, кто-то упал в воду. Беспокоясь, уж не Касуми ли, Уцуми поспешно привстал с земли. Он вернулся в Оодзаки за Касуми, оттуда они поехали в ресторан на берегу озера, пообедали, хотя было уже далеко за полдень. Потом Касуми сказала, что хотела бы прогуляться одна по окрестностям, и ушла. «Не может быть, чтобы Касуми решила утопиться». Уцуми снова опустился на заросшую жестковатой травой землю. Послышался раскатистый гогот — молодые парни покатывались со смеху. Видимо, молодежь дурачилась на причале для прогулочных кораблей, и кто-то упал в воду, решил Уцуми.

Уцуми задумался, почему он так уверен, что Касуми не выберет смерть. Одной из причин была Юка. Другой — то, что у нее хватило решимости уйти от мужа и теперь она излучает какую-то удивительную жизненную энергию. Эта энергия не давала Уцуми, стоящему перед вратами смерти, покоя. В Цутаэ с Мидзусимой тоже все время будто извивался внутри какой-то червь, будто что-то кипело у них в груди — буль-буль, буль-буль. Уцуми вспомнил, как его это раздражало.

Пока Касуми разговаривала с Исиямой, Уцуми доехал до дачного поселка и осмотрел снаружи дачу Исиямы. По сравнению с другими дачами, пришедшими в абсолютную негодность, исиямовская выглядела настолько ухоженной, что ее можно было хоть сейчас выставлять на продажу. Возможно, Мидзусима ухаживал за этой дачей потому, что перед ней стояла табличка с объявлением о розыске Юки. И все же понять, что заставляло его это делать, Уцуми не мог. Он решил зайти в поселковое управление и задать этот вопрос самому Мидзусиме. Но и там, равно как и в опустевших домах, витал дух опустошения. Уцуми направился к дому Идзуми.