Василий Кучер - Две жемчужные нити

Олеся и Гнат стоят перед столом, застланным красной бархатной скатертью, а Анна Николаевна едва сдерживается, чтобы от радости не кинуться им на шею, — такая чудесная получилась пара. Гнат уже сказал свое. Олеся тоже заканчивает:

— При свидетелях, по доброй воле и любви даю слово, что буду верной женой моему Гнату Бурчаку, на все дни жизни нашей и детей наших. И отныне беру его фамилию, чтобы мы навеки были едины. — И ставит свою подпись в книге, там, где расписался Гнат.

Депутат от ткачей Анна Николаевна подает им в хрустальной вазочке два золотых кольца. Они надевают их друг другу на пальцы, счастливые, улыбающиеся и чуть смущенные торжественной музыкой, свидетелями, огнем маяка, который разгорается все ярче, словно хочет вырваться из своего каменного дома и улететь за море.

Анна Николаевна поздравляет молодых, целует каждого в разгоряченный лоб и вопросительно глядит на ткачих. К ней подбегает Светлана, протягивает шкатулку. Анна Николаевна достает из нее алые косынки и подает их Олесе:

— Бери, дочка, ты и вся бригада ваша заслужили эту высокую честь. Вот ты, Леся, и приблизилась к своему маяку. Носи на здоровье, доченька.

Олеся низко кланяется, обнимает Анну Николаевну. Потом молодые идут к друзьям, и Олеся повязывает подругам косынки, а парням надевает на шею. И в этот миг к ним, раскрыв объятия, подбегает Марта.

— Сестра! Сестра моя! — сквозь слезы шепчет она.

В зале воцаряется тишина. Оркестр обрывает мелодию. И все отчетливо слышат тихие слова Марты:

— Почему же ты не написала? Почему мы ничего не знали об этом, когда ехали к тебе?

— А ты, — искренне смеется Олеся, — тоже хороша. Едешь в гости, а телеграмму не даешь. Девочки! Что ж вы стоите? Знакомьтесь. Марта. Ее муж. А детки какие славные!..

Все вокруг зашумели, заволновались от радости и счастья. Пожимают друг другу руки, знакомятся. Олеся поднимает детей, передает их Гнату. Тот говорит что-то ласковое Марте и Анри.

— Почему все встали? — огорчается Олеся. — Пойдемте. К нам пошли, в новую квартиру. Марточка, а вечером и Марийка, и братья приедут! Какая я счастливая, девочки, давайте, давайте к нам!

— Давай, давай! — радостно закричал Анри, снова услыхав знакомое слово.

Оркестранты из местного городского театра, сидевшие на балконе, сообразили, что произошло (а может быть, их предупредила Искра), и заиграли «Марсельезу». Анри стал тихонько подпевать, отчетливо произнося слова. И детки подхватили. Только Марта молчала, недовольно поглядывая на мужа. Француз. Что поделаешь? Ему море по колено…

На улице все задержались, пока Олеся и Бурчак проходили сквозь почетный караул моряков. Матросы, как по команде, вскинули вверх карабины и скрестили попарно обоюдоострые штыки. Молодые шли под ними, словно под грозным сводом. А когда стали на тротуаре, моряки стукнули прикладами карабинов по асфальту и, чеканя шаг, строем двинулись к морю, на пристань, где их ожидал баркас с крейсера.

— Всем устраивают такие свадьбы? — спросила Марта, вздохнув с завистью.

— Нет, только военным морякам, — объяснил Корзун.

— А огонь маяка?

— Огонь горит для всех.

В новенькую открытую машину сели молодые, Марта с мужем и детьми, Анна Николаевна. Ткачи устроились на других машинах. Духовой оркестр заиграл бравурный марш, на мотив старинной, еще запорожской песни, которая тоже была связана с морем, с казацким походом: «Засвистали козаченьки…»

Искра отпросилась, чтобы переодеть кофточку. Но где? Не бежать же домой в такую даль, когда дорога каждая минута…

— Пошли ко мне, Искра, — предложил Корзун. — У меня и зеркало есть. Давайте?..

Искра рассмеялась, вспомнив Мартиного мужа:

— Давай, давай!..

Когда отпирали квартиру, на площадку выглянул Марчук:

— С приездом вас, Иван Прокофьевич! Как гулялось? Я тут присматривал за вашей квартирой. Знаете, какое сейчас время?.. Открытый въезд к нам. Все может статься… Неловко, если обворуют следователя прокуратуры. Позор, знаете…

— Спасибо, — сухо поблагодарил Корзун. И, пропустив вперед Искру, хлопнул дверью.

Зная, что Марчук все еще копается в почтовом ящике, громко сказал:

— Я беру свою одежду и запираюсь в ванной. А вы переодевайтесь в комнате. Там возле зеркала все есть.

Марчук постоял еще, гремя почтовым ящиком, и наконец захлопнул дверь.

— Противный тип, — отозвалась Искра. — Не люблю я таких…

— Да! — протянул Корзун. — И понимаете, очень мне его собаку жаль. Он целый день муштрует ее и страшно бьет. Просто садист. Такой, если захочет, может и Валета переплюнуть…

У зеркала, где прихорашивалась Искра, что-то со звоном упало. Искра притихла, словно прислушиваясь к тому, что происходит на площадке возле квартиры Марчука.

— Искра, что вы там делаете? — спросил Корзун. — Мне не слышно ничего. Хотите расскажу, как все было с Валетом? «- И прислушался. Нет, не плачет. Вздыхает. — Я же вам сказал, Искра, не бойтесь. Хоть и досталось мне, но сейчас все кончено. Харьков велик. Пока я нашел эту его жену и сына, разузнал, от кого они получают посылки и денежные переводы, не одна ночь минула. Я и в Донбассе был. Выяснилось, что посылки и денежные переводы посылает подставное лицо, а сам Валет живет и работает в Белгороде-областном, в России, на шиферном заводе. Там производят прекрасный шифер. И розовый, и зеленый, и желтый, и синий. Словом, спектральный. Проглядывая анкеты служащих завода, я увидал его фотографию. Это был уже не Валентин Зубашич, а Вилий Королев. Видишь, куда махнул? В короли ему захотелось. Понял, подлюга, что сейчас воровать из карманов или квартир не так-то легко. И человека с деньгами безнаказанно не убьешь. Вот и пошел на шифер. Дело выгодное. И вора может озолотить. Мне пришлось ждать, пока он, агент по снабжению и сбыту, вернется из командировки. Валет вышел из вагона, держа чемоданчик в руке и весело насвистывая. Тут мы и познакомились… Все стало на свое место.

Корзун замолчал, причесываясь. Снова прислушался.

— Искра! Вы плачете, Искра? Ну будьте же умницей. Не надо так… Почему вы плачете? Вот я уже и переоделся! А вы, Искра?..

— Дайте я умоюсь, — глухо ответила она. И как только Корзун вышел из ванной, стремглав прошмыгнула туда.

Корзун собрал возле зеркала осколки разбитого флакона, подмел рассыпанную пудру, положил на место разбросанные гребешки и щеточки, перестелил салфетку. Закурил у открытого окна.

Искра задерживалась, и он ее не торопил.

— Вы, верно, не выспались? — наконец спросила она, выйдя из ванной. Свежая, чистая, с капельками воды на волосах. На лице не осталось и следов пудры, помады и румян. Казалось, девушка только что вынырнула из моря.

— Неважно! — бодрился Корзун. — Мне не привыкать. Высплюсь.