Юрий Трещев - Город грехов

Писатель говорил о боге и блаженстве, которого может достичь каждый. Рассуждал он и о непостижимых предметах.

— Вы осуждаете и обличаете людей, не предоставляя им слова в оправдание или в защиту… — сказал старик в очках.

— А вы кто, адвокат?.. — спросил артист.

— Если бы вы претерпели те же бедствия, что и немой, вы бы не стали насмехаться, и называть евангелие немого бесовским мечтанием… я читал его… — старик сказал какую-то фразу на латинском языке, но его никто не понял. — Сам я в то время бездельничал… занимался бездельем, как делом… — старик в очках умолк, задумался.

— Старик, я помню тебя… ты изменился, постарел… и женщины тебя, наверное, уже не влекут согрешить… притупилось жало желаний… но замолчу… лучше я немного посплю… и, может быть, мне приснится хороший сон… прошлой ночью мне снился кошмар… позабыть бы его конец… — Артист лег у стены. — Сны только вводят в обман… как и женщины…

— А вы женаты?.. — спросил прохожий.

— А вы?..

— Я женат…

— И я женат, но жена, увы, уже старуха… руки в морщинах, груди обвисли, брови повылезли, глаза пожелтели, беззубая, как и я, шамкает, мелет всякий вздор… ненавидит меня… прошлой ночью она в мой сон влезла, протиснулась, потеснив двух молодых женщин… смех ее до сих пор в ушах звучит…

— Кто вы?.. вы сказали, что знали меня…

— Нет, я обознался…

— Адвокат, а меня ты помнишь?.. если не помнишь, я тебе кое-что напомню…

— Ах, оставьте ваши угрозы…

— Прошлой ночью и мне снился кошмар… рухнула кровля, придавила… и остался бы я лежать, если бы не моя собака… она меня спасла…

— Я вспомнил, где тебя видел… куда же ты?.. ушел… помню, все тогда пожрал поток грязи… деревья, дома… и я как в капкан попал… не мог освободиться из объятий мертвой женщины… не помню, как я оказался в ее объятиях… помню, как она вопила, а когда я обнял ее, она приоткрыла глаза… в ее глазах было столько нерастраченной нежности, любви… один ее взгляд решил все, и я уже готов был последовать за ней, любить ее всюду, даже за гробом, хотя вряд ли это возможно… я увидел, как ее губы дрогнули… она как будто пыталась рассмеяться, услышав мои мысли… или это мне почудилось… нас уже разделяла вечность… у меня была возможность последовать за ней, но, увы… я твердил ей о любви и цеплялся за жизнь… лил слезы, испускал вздохи и замечал в себе лицемерную сдержанность… я любил ее как безумный и уже привыкал жить без нее… я не способен был умереть, и это делало меня еще несчастнее…

— А я во сне очутился на небе… отовсюду я был объят небом…

— И что вы делали там?..

— У меня был диалог с богом… я не претендую на полноту и буду говорить без риторических ухищрений, которыми, впрочем, не владею…

Несмотря на отступления и добавления, которые все только запутывали, история прохожего поразила всех.

— Как ты думаешь, кто он?.. — шепотом спросил артист у писателя.

— Он писатель и философ, известный человек… многих простодушных он ввел в искушение своими изворотливыми речами… в том числе и меня… и некому было распознать его сущность, которую он скрывал… он родил учение, и лишь родив, понял, что родили нечто странное и гениальное… — Писатель, вкратце не пускаясь в подробности, изложил учение философа и его историю…

Близился рассвет.

Старик в очках привстал, глянул на писателя и отвел взгляд в сторону.

Писатель что-то говорил во сне. Его бормотание напоминало бред, который преподносился в форме отдельных отрывочных фраз, из которых старик понял, что писателя мучили грешные сны. Женщины показывали ему свою приятность и очарование…

Нелепо всхлипнув, писатель очнулся.

— Вы говорили во сне…

— О чем?..

— Вы поэт?..

— Нет, я не поэт…

— Ненавижу поэтов… они открывают истины… учат тому, как распять мир и самим не оказаться распятыми… — старик говорил и говорил. Он не мог остановиться. Говорил он и об учении философа, защищая его от ложного толкования и незаконного пополнения, и о месте спасения, о том, что нас держит здесь, зачем мы пришли и куда уйдем.

— Старик, так мы избранные или изгнанные?.. — спросил артист.

— На этот вопрос у меня нет ответа… философия меня никогда не интересовала…

— И что в итоге?.. — спросил артист, когда старик умолк, и сам же ответил — гореть нам всем в адском пламени… хотя, что это за огонь, который жжет, не обжигая?.. иначе, как могут быть эти мучения в геенне вечными для грешников?.. не мог бог допустить этого… это не просто убийство, а какое-то непрекращающееся убийство…

— Все это ваши фантазии…

— А я верю в перевоплощение… душа до тех пор подвержена перевоплощениям, пока не совершит все возможные грехи и лишь после этого она освобождается… и в этом заключается спасение…

— Вы заблуждаетесь… выдумали какое-то извращенное спасение… хотя люди представляют грех злом, ничто не является злым по природе, даже смерть… — сказал старик.

— Странный старик… — пробормотал артист. — Ты не знаешь, кто он?..

— Он был священником…

— Вот как… — Артист глянул на старика в очках, потом на философа. Они спорили, искали истину в словах. — Не понимаю, какой смысл тратить время, необходимое для спасение, которого к тому же осталось очень мало, на бесполезную полемику… ясно, что во всем виноваты философы, даже не прибегая к доказательствам, остается только вынести судебное определение… и потом, диалог не должен представлять собой монолог, которому лишь придается видимость диалога…

— Во всем виноваты философу… — сказал прохожий.

— Согласен с вами… вы кто?.. философ?.. тогда вас надо не спрашивать, а допрашивать… — артист хмуро глянул на прохожего.

— Кажется, я вас знаю… — прохожий улыбнулся.

— Но я вас не знаю…

— Вы рекомендовали меня примадонне… но после моего объяснения с ней последовательность событий окончательно запуталась, и я отдался философии… философия утешает, в отличие от женщин и поэм стихотворцев, приготавливающих ум к дурным побуждениям…

Прохожий, представившийся философом, бежал из города поддавшись панике с сестрой, старой девой. Зиму они провели на вилле, весной решили вернуться в город, но сестра заболела и умерла.

Ночью после похорон сестры философу приснился кошмар. Увидев лицо смерти, он по виду стал как давно скончавшийся, но продолжал жить и вскоре оказался в толпе иудеев, которые наложили на него руки и предали крестной смерти. Он увидел город с высоты креста. Он висел на гвоздях, пока не зашел для него день и не воссиял иной свет. Сестра привела людей, которые сняли его с креста. Он очнулся в склепе, встал на ноги, открыл дверь, вышел наружу и пошел по аллее.

Вокруг не было ни души по причине смутного времени и страха из-за проклятия.