Юрий Трещев - Избавитель

Глянув в зеркало, он не узнал себя. Лицо с резкими поперечными морщинами на лбу, наклоненное набок, белое, словно сделано из гипса. Отражение явно играло какую-то роль. Он что-то сказал сдавленным голосом. Слова перешли в стон. Он все еще боялся того, что собирался сделать и искал какой-то другой выход.

«Глупо и бессмысленно…» — думал он.

Послышался звук, будто кто-то царапал ногтями стекло. Его охватил страх, потом какое-то пассивное, тупое безразличие. Не дав себе опомниться, он прикусил зубами полотенце, чтобы не закричать, вытянул руку перед собой и вслепую полоснул запястье опасной бритвой…

Попытка самоубийства была неудачной…

Серафим дошел почти до конца этой истории, которая казалась весьма правдоподобной.

Приоткрыв веки, он огляделся. Небо было далекое и плоское. На горизонте тлели облака, маячили хребты гор, похожие на волны, медленно поднимающиеся и опадающие. Он попытался представить себе будущее. Каждый раз оно выглядело иначе. Он был совершенно разбит. Мысли сползали в какую-то пропасть…

Уставившись невидящими глазами в бесформенную, безглазую темноту, он лежал и ждал чего-то, чего-нибудь. Показалось, что кто-то обнял его. Происходило, что-то страшное, непонятное. Он захлебывался, тонул, путаясь в водорослях. Судорожно вытянув руки, он очнулся…

Рядом с ним никого не было. Чуть поодаль ржаво поскрипывала дверь, покачивалась в петле. Он понял, что спал и проснулся. Помедлив, он встал. В его движениях была какая-то настороженность. Все окружающее казалось не подлинным, внушало подозрение, неуверенность…

Шаркающей походкой мимо прошел полковник и следом за ним рыжая сука. Серафим усмехнулся, сел и закрыл глаза.

Кто-то назвал его по имени. Голос знакомый. Он приоткрыл веки и прошептал:

— Сарра, это ты?..

— Нет, я не Сарра… — Незнакомка тихо рассмеялась.

— Кто же ты?..

— Ты забыл?.. я же твой ангел-хранитель… — Незнакомка склонилась над ним. Открылось маленькое родимое пятнышко на груди. Он потянулся к ней и с жутковатым всхлипом очнулся…

Перед ним стоял дядя.

— Дядя?.. Боже мой, ты как всегда, как снег на голову… — Даже с нежностью Серафим обнял старика. Что-то звякнуло. В плаще за подкладкой он нащупал ключи. — Слава Богу, ключи нашлись…

По кошмарно скрипящей лестнице они поднялись во флигель.

Дядя присел на кушетку с выпирающими пружинами, с легкой усмешкой окинул взглядом комнату.

— Что-то не так?.. — Серафим глянул в зеркало. Где-то под складками морщин и щетиной проглянуло что-то, напоминающее улыбку отца. Сквозь стекло он протянул руку, коснулся его щеки.

— Ты что-нибудь слышал о покушении?.. — заговорил дядя.

— Нет… а что?..

— Совершенно случайно узнал, при мне шел разговор… странное покушение, никто не пострадал… ты неважно выглядишь… какие-то неприятности…

— Да нет, все нормально… все, что могло случиться, уже случилось… лучше не вспоминать… хотел что-то изменить, но не совсем удачно… еще легко отделался… душно, ты не против, если я открою дверь… — Серафим сдвинул гардины и открыл дверь на террасу. — Чудесный вид… правда, последнее время он на меня действует отупляюще… хочешь, заведу патефон, настоящий, старый патефон…

Некоторое время они молча слушали музыку…

— Дядя, ты веришь в мессию, в ангелов…

— Перестань, ты пьян…

— Да, пьян кошмарами, которые кто-то насылает на меня, но я изображаю спокойствие… спокойствие — это мое убежище… последнее убежище… иногда мне хочется поселиться где-нибудь в пустыне…

— У тебя истерика…

— Нет, я знаю, что это невозможно… я просто размышляю…

Послышался какой-то отдаленный гул, в стене что-то треснуло, зашуршало.

Некоторое время Серафим наблюдал за осыпающимися с потолка чешуйками побелки, потом перевел взгляд на дядю, он дремал в кресле, прикрыв лицо вечерней газетой. На террасе маячила Лера, жена Доктора от медицины. Она снимала белье с веревки, открывая то гибкую, полуобнаженную спину, то грудь, то бедро. Чуть зыблясь и покачиваясь, она с мальчишеской улыбкой почесала спину, на мгновение заплыла в тень рыжевато-розовой листвы, снова выплыла, повисла над краем окна и засохшими геранями в ящиках. Шлепая и шаркая туфлями, она прошла по комнате. Хлопнула дверь и в комнате воцарилась топкая тишина, в которую вмешивались лишь царапающие шорохи, шуршание иглы по пластинке.

— Поменьше размышляй… — сказал дядя, ловя ускользающую от него газету.

Игла все еще скреблась по пластинке. Серафим отвел звукосниматель в сторону.

— Это даже не размышления, а скорее воспоминания… — сказал он и попытался улыбнуться. Улыбка получилась довольно жалкой.

— Вся наша жизнь — это сплошное воспоминание… — Дядя потер лоб и глянул в окно. Доносились словно ниоткуда и отовсюду звуки музыки, похожие на рыдания. В этот хорал вмешивались пронзительные и протяжные крики птиц. Они взлетали совсем рядом. Одна из птиц задела крылом стекло и вознеслась. — Ты знаешь, что твоя мать вернулась?..

— Что-что?.. — Серафим глянул в зеркало, все в пятнах отслоившейся амальгамы. Лицо зыбкое, шаткое, глаза воспаленные бессонницей, вздыбленные волосы. Дрожащими пальцами он пригладил волосы, спросил: — Когда она вернулась?..

— Вчера, ночным поездом… и она хочет с тобой встретиться… ну, мне пора… — Дядя встал.

— Я тебя провожу…

Солнце уже зашло, но облака еще алели. Улица была безлюдна. Нащупывая ногой ступеньку, Серафим спустился на террасу, машинально глянул в окно дома напротив. Что-то мелькнуло в слоистых отражениях стекол, прояснилось унылое продолговатое лицо, глаза, туманные и влажные, прячущиеся в зарослях лоснящихся листков, лепестков. Дева рассыпала горстку грецких орехов на подоконнике, поправила берет и исчезла в приливе уклончивых теней, но он успел увидеть шрам на ее левом запястье…

— Что ты там увидел?.. — спросил дядя.

— Так, ничего… — пробормотал Серафим вдруг высохшими губами.

— Моисей тебе не звонил?..

— Звонил…

— И что?..

— Сказал, что будет проездом…

Подошел трамвай.

— Ну, будь здоров… — Дядя с трудом протиснулся между ржавыми створками двери. Трамвай стронулся и, скрипя и покачиваясь, потащился вверх по улице, в сторону Лысой горы…

У афишной тумбы Серафим увидел уже знакомую ему деву. Плечи ее были укрыты пелериной. Сняв берет, она встряхнула мокрые волосы.

— Простите, вы не скажите, который час?.. — спросил Серафим.

— Около девяти… — Едва заметный зевок приоткрыл ее губы. Неожиданное появление Серафима не вызвало у нее ни удивления, ни испуга.

Серафим хотел уйти, но его остановил ее взгляд. Как легкая зыбь на поверхности воды, вспомнились осколки событий той душной и дождливой августовской ночи. Каждый день вписывал туда что-то еще, искажая и исправляя…