Хаим Поток - Избранник

— Это ты, Бобби? — спросил он.

— Ну да.

— С мистером Саво что-то не так?

Я удивился, как он об этом догадался.

— Похоже на то, — отвечал я. — Вокруг его кровати задернули занавески, и там с ним миссис Карпентер.

— Нет, — сказал Билли, — она только что вышла. Я позвал его, и она велела мне не беспокоить его. С ним что-то очень серьезное?

— Я не знаю. Но я думаю, Билли, нам надо говорить немного потише, чтобы не мешать ему.

— Конечно, — спохватился Билли, понижая голос.

— И еще я думаю, нам сегодня лучше не включать радио, чтобы не разбудить его, если он спит.

Билли поспешно кивнул.

Я взял со своего ночного столика тфилин, сел на кровати и долго молился. В основном за здоровье мистера Саво.

Я уже завтракал, когда увидел, как доктор Снайдмен несется по проходу в сопровождении миссис Карпентер. Он даже не заметил меня. На нем был темный костюм, и сейчас он не улыбался. Они зашли за занавески вокруг кровати мистера Саво и начали о чем-то тихо говорить. Потом мистер Саво несколько раз застонал. Они пробыли там довольно долго, потом вышли и удалились прочь.

Теперь я всерьез испугался за мистера Саво. Я вдруг понял, что мне не хватает его — с его болтовней и картами. Позавтракав, я растянулся на кровати и принялся думать о моем левом глазе. Я помнил, что завтра пятница и доктор Снайдмен намерен осмотреть меня. Я похолодел от страха. Весь день я лежал в кровати, думал о своем глазе и боялся все больше и больше.

Занавеска вокруг кровати мистера Саво оставалась задернутой весь день. Каждые несколько минут медсестра заходила туда, что-то там делала и уходила прочь. После обеда радио на другом конце палаты замолчало. Я пытался заснуть, но не мог. Лежал и смотрел, как сестра снует туда-сюда вокруг кровати мистера Саво. К ужину я так занервничал, что с трудом мог есть. Поковырялся в тарелках и отправил поднос обратно почти нетронутым.

Потом я увидел, как Дэнни идет по проходу в своей черной паре, черной кипе, белой рубашке с расстегнутым воротом и торчащими снизу бахромками. Должно быть, на моем лице было ясно написано, как я рад его видеть, потому что он широко улыбнулся и сказал:

— У тебя такой вид, словно я Мессия. Должно быть, вчера я оставил благоприятное впечатление.

— Просто рад тебя видеть, — весело ответил я. — Ну, как ты?

— Это ты как? Ты же у нас в больнице.

— Надоело здесь киснуть. Хочу удрать поскорее домой. Слушай, как же я рад тебя видеть, чертов ты палец!

Он расхохотался:

— Не, я точно Мессия. Простой хасид не удостоится такого горячего приветствия от апикойреса!

Он стоял в ногах кровати, засунув руки в карманы брюк, расслабившись.

— Когда домой? — спросил он.

Я рассказал ему. Потом вспомнил о мистере Саво, лежащем за занавесками.

— Пошли в коридоре поговорим. Не хочу его беспокоить, — сказал я, кивая головой в сторону кровати мистера Саво.

Я встал, накинул халат, и мы вышли из платы. В коридоре мы уселись на скамейку у окна. По длинному широкому коридору сновали врачи, медсестры, санитары и посетители, заходя и выходя из палат. Горел неяркий свет. Дэнни сунул руки в карманы и уставился в окно.

— Я родился в этой больнице. И до вчерашнего дня ни разу в ней с того времени не был.

— Я тоже здесь родился. И мне тоже не случалось здесь лежать.

— Я подумал об этом, когда поднимался вчера на лифте.

— Но я здесь бывал, когда мне гланды вырезали. Тебе не вырезали?

— Нет. Они никогда меня не беспокоили.

Он сидел, руки в карманах, и глядел в окно. Потом добавил:

— Посмотри вниз. Посмотри на этих людей. Они как муравьи. Порой у меня возникает такое чувство, что мы все — подобны муравьям. У тебя так не бывает?

Голос его был тих, и в нем чувствовалась нотка грусти.

— Иногда, — отвечал я.

— Однажды я сказал это моему отцу.

— И что он ответил?

— Ничего. Я же тебе говорил — мы не разговариваем, кроме как на занятиях. Но через несколько дней на уроке он сказал, что люди созданы Богом, а у евреев есть особое предназначение.

— И какое же?

— Слушать глас Божий.

— Ты в это не веришь?

Он медленно отвел взгляд от окна. Его глубокие синие глаза остановились на мне, он несколько раз сморгнул.

— Конечно, верю, — сказал он спокойно. Потом пожал плечами: — Но порою мне кажется, что я не понимаю, что Бог хочет сказать.

— Забавно, что именно ты это говоришь.

— Правда?

Он смотрел на меня, но, кажется, меня не видел.

— Я никому раньше такого не говорил.

Он был в каком-то странном, задумчивом состоянии. Я начинал неловко себя чувствовать.

— Я много читаю. Семь-восемь книг в неделю, помимо уроков. Ты читал Дарвина или Хаксли?

— Читал немного Дарвина, — ответил я.

— Я читал в библиотеке. Мой отец никогда об этом не узнает. Он очень строго следит за тем, что я читаю.

— Ты читаешь книги об эволюции и всяком таком?

— Я читаю все стоящее, что попадает мне в руки. Сейчас я читаю Хемингуэя. Ты ведь слышал о Хемингуэе?

— Конечно.

— А читал у него что-нибудь?

— Читал несколько его рассказов.

— Я закончил «Прощай, оружие!» на прошлой неделе. Он великий писатель. Это книга о Первой мировой войне. Там американец, который сражается в итальянских войсках. Он женится на медсестре-англичанке, ну то есть не по-настоящему женится, они просто живут вместе. Она беременеет, он дезертирует, и они уезжают в Швейцарию. Там она умирает родами.

— Я не читал этой книги.

— Он великий писатель. Пока читаешь его, задумываешься о множестве вещей. У него там есть одно место, о муравьях на горящем бревне. Герой, американец, смотрит на муравьев, и вместо того, чтобы выбросить бревно из костра и спасти муравьев, он плещет в огонь водой. Вода превращается в пар, и часть муравьев сваривается заживо, а другие — сгорают на бревне или падают в костер. Это очень сильное место. Вдруг осознаешь, какими жестокими бывают люди.

Говоря все это, он не отводил взгляда от окна. Меня не покидало чувство, что он разговаривает не со мной, а скорее с самим собой.

— Я так устал все время изучать Талмуд. Это такая холодная штука… От нее становится скучно. Вот я и читаю все, что в руки попадает. Вообще-то не все, а то, что мне библиотекарша советует. И там еще есть один человек, он советует мне книги, которые мне стоит прочесть. Смешная она, эта библиотекарша. Хороший человек, но все время на меня пялится. Наверно, удивляется, как это человек вроде меня может читать все эти книги.

— Я тоже немного удивляюсь.

— Я объяснил ей. Сказал, что устал изучать Талмуд и что школьные уроки по английским предметам тоже не вдохновляют. Я думаю, что учителя просто боятся моего отца. Они боятся, что потеряют работу, если будут рассказывать что-то захватывающее или необычное. Не знаю. Но как же интересно читать все эти книги!