Жаклин Арпман - Полная безнаказанность

Я подумал, что мне понадобится несколько дней, чтобы войти в привычную колею.

Я позвонил матери, но дома ее, разумеется, не оказалось. Ну еще бы — ей ведь и восьмидесяти пяти нет! Пришлось оставить сообщение на автоответчике. Потом я набрал номер дамы, которая должна была занимать мои мысли в первую очередь, но, вынужден признать, не занимала. Она ответила, и она была оскорблена в своих чувствах.

Я не умею красиво расставаться с женщинами, впрочем, покажите мне человека, который это умеет. К тому же я считаю неделикатным произносить слова прощания по телефону. И как быть, если извинения — сколь бы путано они ни звучали — воспринимаются как аванс, как обещания, которые тебе вовсе не хочется выполнять? Повесив наконец трубку, я понял, что взмок от напряжения, мне не хватало воздуха, к горлу подступала тошнота. Я мысленно поклялся, что эта связь станет последней в моей жизни.

Ну да, ну да… Зарекалася лиса…

Я вернулся на работу и окунулся в реальную жизнь: стройплощадки, клиенты-зануды, клиенты-всезнайки, вечно не успевающие к сроку подрядчики и толковые практиканты — всегда буду благодарить за них Провидение!

Неделя проходила за неделей, я не раз испытывал желание позвонить в «Ла Дигьер». Но в каком качестве? Как бы тепло меня там ни приняли, другом семьи я не был и никто не просил меня сообщать новости о себе. Рассылать новогодние поздравления не в моих правилах. В молодости я не делал этого по забывчивости, а может, по небрежности, а с возрастом подвел под это удобные обоснования вроде того, что это нелепый обычай и вообще полная чушь. Тем не менее я сделал исключение из собственных правил и послал им из Амстердама, где встречал Рождество с одной очаровательной голландкой, открытку, купленную в Риикс-музее и воспроизводящую картину Каналетто с великолепным венецианским видом. Из скромности я не указал своего адреса, ведь при желании они нашли бы его на визитной карточке, которую я им оставил.

Ответа я не получил.

Зима выдалась суровой, особенно февраль с сильными снежными бурями. Я часто думал о дигьерской крыше, спрашивая себя, состоялось ли бракосочетание и сделали ли ремонт.

Прошли выборы. Дело, которое я вел в Ф***, отложили, потом ему снова дали ход. В августе возникла необходимость в моем присутствии. Я отправился туда в пятницу и крайне удачно провел переговоры с членами муниципального совета. Потом был обед со слишком обильными, как это всегда бывает в подобных случаях, возлияниями, но я это предвидел и заранее решил заночевать на месте.

В субботу утром, около половины двенадцатого, я проезжал мимо «Ла Дигьер». По обе стороны от ворот — я сразу отметил, как тщательно их отреставрировали, — и вдоль стены, окружающей парк, было припарковано множество машин. Ржавчина, уродовавшая решетку, исчезла, а при ближайшем рассмотрении можно было заметить, что один из прутьев заменили. На воротах висела большая доска с обращением к посетителям, где их настоятельно просили не въезжать на машинах во двор, а если возникнут затруднения, звонить, и тогда кто-нибудь придет им на помощь. Я мысленно улыбнулся превосходному стилю: никакого «Спасибо за то, что не въезжаете» или чего-то в этом духе, заставляющего меня скрежетать зубами от злости, что, по словам дантиста, противопоказано человеку моего возраста.

Я всегда говорил, что ветхость, если, конечно, она не чрезмерна, не вредит красоте здания. Я тихонько присвистнул: да уж, ничего не скажешь, внимание и забота пошли «Ла Дигьеру» впрок! Свежая краска, новые водостоки, никаких влажных потеков. Крышу починили так искусно, что даже мой взгляд профессионала не определил, где именно положили новую черепицу: Антуану все-таки удалось отыскать старинные образцы, возможно, у ловкого подрядчика, сносившего какой-нибудь дом той же эпохи, а может, у дальновидного оптовика, знающего цену такому товару. Дом и службы сияли свежестью, повсюду заметны были признаки кипучей деятельности. Чтобы не выдать охватившего меня жгучего любопытства, я пересек двор, не замедляя шага, но успел заметить, что конюшни отремонтировали и превратили в рабочие кабинеты. Крыло, где располагалась клиника, тоже полностью обновили.

Я направился к кухне и через приоткрытую балконную дверь увидел неожиданную домашнюю сценку: Мадлен инструктировала двух девушек.

— Мясо в воду опускаете перед самым закипанием, чтобы оно пропиталось ароматом кореньев и трав, и внимательно следите, чтобы не кипело слишком сильно.

Они повиновались ее указаниям со всем пылом неофиток от кулинарии.

Я постучал по стеклу. Мадлен обернулась, на мгновение застыла в недоумении, а потом кинулась ко мне с распростертыми объятиями.

— О, Боже! Вот уж не ждала! Какая приятная неожиданность!

— Я был в Ф***, не устоял перед соблазном, и вот я здесь.

— Надеюсь, с вашей машиной все в порядке, — рассмеялась в ответ Мадлен.

— Она чувствует себя как нельзя лучше. Жером оказался на высоте.

— Входите, да входите же! Все будут счастливы снова вас видеть.

Вышколенные молодые помощницы Мадлен делали вид, что совершенно не интересуются разговором.

— Садитесь. Я извещу госпожу ла Дигьер о вашем приезде.

Госпожа ла Дигьер? Ремонт давал основания думать, что она стала госпожой Фонтанен. Но, возможно, она посчитала, как выражалась Адель, старомодным носить фамилию супруга?

— Я буду счастлив с ней познакомиться.

Она направилась к правой стене, и только тут я заметил, какие изменения произошли в кухне: уродливые древние шкафчики уступили место огромному ларю, на котором стоял телефон. Мадлен набрала номер из двух цифр — значит, в доме установили внутреннюю линию.

— Альбертина, ты никогда не догадаешься, кто сейчас сидит со мной на кухне! Вернулся летний постоялец!

Она выслушала ответ, после чего спросила, свободен ли я.

— Как ветер!

Похоже, она была рада. Еще несколько слов по телефону, и Мадлен сообщила:

— Она будет занята еще около получаса. Идемте, дождемся ее у меня.

Я знал, что у Мадлен есть своя комната на втором этаже, но в прошлый свой визит в «Ла Дигьер» там не был. Следуя за Мадлен, я заметил, что стены и потолки приведены в порядок. Главный и поперечный коридоры выкрасили в светло-голубой цвет, точнее всего соответствующий архитектурному стилю цвет, более светлый тон подчеркивал красоту лепнины. Легкий сквозняк раздувал белые кружевные занавески на четырех окнах. Мы повернули налево.

— Раньше моя комната была на другой стороне, я переехала, потому что здесь просторней.

Действительно, помещение, вытянувшееся вдоль заднего фасада дома, в длину имело метров десять. Я бросил незаметный взгляд на панели и лепнину и убедился, что все осталось на своих местах. Мадлен подтвердила мои выводы: