Жаклин Арпман - Полная безнаказанность

— О чем вы только думали? Где собирались взять деньги?

Они не знали.

— Ваше отношение — черная неблагодарность. Без Фонтанена мы бы не только не починили крышу, но и поимели бы свидание с судебными исполнителями.

Они поклялись больше не ворчать.

Пустые обещания.

Было за полночь. Мадлен замолчала.

— Устали?

— Вовсе нет. С тех пор, как у нас появились две молоденькие служанки и приходящая домработница, я больше не устаю, даже спать стала хуже, чем раньше. Конечно, если причина не в том, что я… — Она на мгновение задумалась. — …знаю то, что знаю и чего предпочла бы не знать. Но выбора у меня все равно не было, так ведь? Мой рассказ вас не утомил?

Усталости я не ощущал.

— А меня замучила жажда. Не хотите еще кофе?

Кофе я не хотел. Сердце у меня хорошее, но судьбу искушать незачем.

— Вы правы. Тогда остается выбор между фруктовыми соками и горячительными напитками.

— И то, и другое, — весело ответил я. — Никогда не слышал, чтобы алкоголь утолял жажду.

— Что скажете о капельке джина в стакане апельсинового сока?

Мадлен достала стаканы, попросила меня открыть пакетики с орешками и соленым печеньем и разложить все на тарелочках.

Образовалось два лагеря: один составили четыре строптивые, но пытающиеся не выглядеть неблагодарными девочки. С другим дело обстояло сложнее. Реалисты Жером и Антуан старались понять их позицию, не разделяя ее. Сначала Фонтанен не делал ничего без одобрения Альбертины, но его снедало нетерпение, а в голове каждый день рождались новые идеи. Госпожа ла Дигьер по мере сил старалась его сдерживать.

— Никто ни разу не назвал ее госпожой Фонтанен. И любопытно, что он сам в разговорах с людьми, будь то рабочие или гости, называл Альбертину если не женой, то госпожой ла Дигьер. Он интуитивно чувствовал, что она не может сменить имя. Возможно, Альбертина рассказала ему о своем первом замужестве и о том, как осталась госпожой ла Дигьер? Не знаю.

К несчастью, когда Альбертине удавалось отвлечь Фонтанена от одной затеи, он тут же начинал осуществлять другую. Так, он не отказался от мысли приобрести стеклокерамическую плиту и оставил в кухне кучу проспектов, проследив, чтобы ни в одном не были указаны цены, хотя его наивная уловка никого не могла обмануть. Потом к проспектам добавились красочные каталоги кухонной мебели «Поггенполь» и «Мобальпа», которые с живым интересом изучались за его спиной, но ни одна из обитательниц дома не созналась, что поддается этому искушению.

Мадлен издала короткий сухой смешок.

— А как вы сами могли убедиться там, внизу, искушение было очень велико!

Фонтанена хватило на несколько дней, но потом он не выдержал и сам начал разговор.

— Выбросить мебель прабабушки! Альбертина заболеет от огорчения, Луи! — воскликнула Адель.

Она намеренно назвала его по имени: девочки заметили, что всякий раз, когда они так к нему обращаются, он расплывается в улыбке.

— Вы и впрямь так сильно ими дорожите?

— Я понимаю, что красоты в этих старых разваливающихся шкафах нет. Но они всегда тут стояли.

— Это свидетели истории вашей семьи, — сказал Фонтанен, проявив чуткость, которая была оценена по достоинству.

Нельзя сказать, что Альбертина и Мадлен находились в одном лагере, но ни та, ни другая не произнесли ни одного дурного слова в адрес Фонтанена. А вот девочки позволяли себе брюзжать при Мадлен, но неизменно сдерживались при матери, которая этого не потерпела бы.

У Мадлен складывалось впечатление, что Люсьен Жуанне пытается сдерживать пыл Фонтанена. Новоиспеченный супруг частенько обращался к нему за помощью: «Ведь так, Люсьен?» — спрашивал он в разговоре о плите и кухонном оборудовании, а тот лишь сдержанно улыбался в ответ. Мадлен считала заслугой Жуанне, что словарь и учебники анатомии оказались не новыми, а были куплены у букиниста, поэтому Клеманс легко приняла их.

Оборудование новых ванных комнат продвигалось не слишком быстро — работать нужно было крайне осторожно, чтобы ничего не повредить: кое-где на стенах остались старинные панели. Предполагалось, что рабочие покинут «Ла Дигьер», как только закончат наружные работы, но Фонтанен задержал маляров и занял их ремонтом нежилых комнат, ведь половина дома пустовала. Он заговорил с Альбертиной о каминах, но она сочла себя не вправе решать вопрос в одиночку и вынесла его на общее обсуждение за ужином.

— Я спрашиваю себя… — начала она, представив дело так, будто проблема занимает лично ее.

Все согласились, что об имитации старины и речи быть не может, подлинники стоили слишком дорого, к тому же пришлось бы «прошерстить» всю Европу, чтобы отыскать шестнадцать каминов, соответствующих стилю дома! И все единогласно проголосовали за их ликвидацию.

В тот вечер состоялась последняя открытая дискуссия.

Прибыл новый грузовик. Ремонт крыши был в разгаре.

— Миллионы слетают с неба, как перелетные птицы, — сказала Шарлотта.

— Негодное сравнение. Перелетные птицы пролетают мимо, — ответила Сара.

А потом, в одно злосчастное утро, Фонтанен, держа в руках охапку белья, которое он вместе с Альбертиной нес в прачечную, вдруг остановился посреди большой гостиной и обвел взглядом стены.

— Эта комната с ее совершенными пропорциями должна обрести прежнее назначение. Нужно заново обставить ее самой лучшей, достойной ее красоты мебелью.

Он не заметил, что в гостиной, на корточках перед машинкой, сидела Адель.

— Какое именно назначение? — поинтересовалась она.

Он подпрыгнул от неожиданности, обернулся и улыбнулся ей.

— Гостиной, конечно! Сейчас она превратилась в проходной двор, да что там — в пустой сарай.

Она бросила на него взгляд, покачала головой и вернулась к своим занятиям.

— Чем она занята? — спросил он у Альбертины, когда они оказались в вестибюле.

— О, это секрет! Об этом нельзя говорить. Все должны делать вид, будто не знают, что она проводит там все свободное время, — со смехом ответила она.

— Занятный секрет, предполагающий прилюдную деятельность!

— Вы не правы. Не забывайте, сюда вхожу только я — по дороге в свою комнату, теперь это будет позволено и вам.

Он немного подумал, а потом задал вопрос, которого никто никогда не задавал Адель:

— Но почему именно в большой гостиной?

— Понятия не имею.

Они пришли на кухню.

— А вы не знаете, Мадлен?

— Увы…

Выбор был действительно странным. Адель, как и другие, жила в большой комнате, мебели там было немного, зато света и тепла зимой хватало. У себя Адель делала уроки, которые ей задавали в школе. Свою, с позволения сказать, загадочную деятельность она тоже могла бы осуществлять у себя. Я употребляю выражение «с позволения сказать», потому что на самом деле характер этой деятельности отнюдь не был загадкой. Адель писала. Я сам сразу же об этом подумал, увидев у нее тетрадь и стопку отпечатанных страниц, но почувствовал, что лучше ни о чем не спрашивать и ничего не говорить. В доме были запрещены даже намеки на эту тему. Предполагалось, что Адель, по молодости лет, опасается насмешек, и это всех раздражало: ни одна женщина в этой семье никогда не стала бы потешаться над другой. Тем не менее они соблюдали негласный уговор, не задавали вопросов и ничего не обсуждали, в том числе судьбу большой гостиной, которую «прибрала к рукам» Адель. «Но почему она выбрала именно эту комнату?» — поинтересовался я у Мадлен, но у той соображений на этот счет не было.