Яков Шехтер - Любовь на острове чертей (сборник)

— Понимаешь, это странно, очень странно, — загудел Тетельбойм, загребая в ладони всё, что удавалось загрести. Ухватившись покрепче, он потянул достоинства на себя. Жест этот трудно было назвать лаской, скорее он походил на движение, которым когда-то дергали цепочку сливного бачка.

— Жлоб! — резко распрямившись, Софа извлекла свою гордость. — Ни поговорить, ни помиловаться! Относишься ко мне, как к унитазу!

Не знаю, как другие сочинители, но для нас частная жизнь личности табу, тайна, окутанная мраком неприкосновенности. И не важно, что личность эта нами же созданный персонаж, между двумя обложками книги она обладает правами, которые мы сами так трепетно и тщетно взыскуем от социума.

Писатель в чем-то подобен Творцу, разница лишь в том, что для Него строительным материалом служат кровь и плоть, а для нас бумага и собственная фантазия. Так же, как Творец печётся о чести и достоинстве человека, писатель обязан заботиться о своих персонажах. Они ведь беззащитны перед ударами его пера, как мы, люди, бессильны пред волей рока. И если судьба, вкупе с неблагодарным человечеством, не жалует нас сообразно достоинствам и усилиям, почему бы не вознаградить себя хотя бы счастием персонажей на страницах нами же написанных книг?

Если и существуют на свете идеальные решения, то мнение, походя высказанное Тетельбоймом, принадлежало к одному из них. Единственный, кто мог положительно повлиять на воспитание нашего героя, так это многократно упомянутый бней-браковский дедушка. И он бы и повлиял, если б дали. Сразу после покупки пентхауза гордый Тетельбойм пригласил отца восхититься и зауважать. Побродив минут с десять по комнатам, коридорчикам и закоулкам, полюбовавшись ландшафтом с крыши и выслушав пространное сообщение невестки о перспективах на ближайшее будущее, дед перешел к главной теме.

— Вид отсюда нормальный, — произнес он, осторожно выкушав стакан холодной воды из одноразового стаканчика. — А вот какие у вас виды на воспитание ребёнка?

За столь вопиющее пренебрежение к планам на смену мебели и поездку в Европу он был наказан немедленно и беспощадно. Родители Гены, взрослые, хорошо зарабатывающие и очень самостоятельные люди, к себе и к своим словам привыкли относиться с уважением.

Пренебрежение — наиболее оскорбительное из всех видов оскорблений, и его израильтяне не спускают никому, включая собственных родителей.

— Израильтяне да, — спросит внимательный читатель, — но при чем здесь фальшивый зубной техник из Делятина?

Браво, хороший вопрос. Люблю хорошие вопросы и внимательных читателей. Надо заметить, что по мере углубления в текст вопросов у вас станет возникать всё больше, а вот обнаруженных подсказок всё меньше. Поэтому, не тратя времени на разъяснения, рекомендую читателю перелистнуть несколько страниц назад и попытаться самостоятельно ответить на заданный хороший вопрос. Это совсем не так трудно, как может показаться. Тут стоит только начать, а потом, когда пойдёт, ответы покатятся такой лавиной, что вопросов станет не хватать, не говоря об ушах, способных выслушивать ваши ответы.

Особенно задел Софу одноразовый стаканчик.

— Что же это вы, папа, — спросила она, налегая на последнее слово, — уже и есть в нашем доме отказываетесь?

Есть в её доме не стал бы даже самый отъявленный реформист, поскольку полки американского трёхдверного холодильника были уставлены продукцией весьма преуспевающего, хоть и многими презираемого киббуца. Вы подозреваете самое страшное, вы затаили дыхание в ожидание этого, ужасного для еврейского слуха слова? Ну что ж, давайте произнесём его во весь голос, не стесняясь. Да, Софа любила свинину .

Ну, как, никто не умер? Быстро ощупайте себя, ничего не отвалилось, все наружные и внутренние органы на месте? Подозреваю, что да. Жизнь и смерть слишком непросто случающиеся вещи, чтоб какое-то плохо отмытое животное могло составить им конкуренцию. Впрочем, как и во всех случаях, всегда найдутся люди, считающие иначе, но вряд ли они входят в число любителей художественной литературы.

Итак, Софа любила свинину. И не только она, но и её муж.

— Кошерного много не съешь, — говаривал субботними вечерами Тетельбойм, наворачивая здоровенный кус буженины с хрустящим солёным огурчиком. — Невкусно, ей Б-гу, невкусно!

При чём тут Б-г, он вряд ли бы сумел объяснить. Да и пытаться бы не стал; слишком многие вещи в жизни Тетельбойм совершал и говорил по привычке, по навсегда приобретенной инерции. Его духовное пространство существовало вне трёх законов Ньютона — один раз созданное движение продолжалось в нём до бесконечности. Впрочем, отдадим должное фальшивому зубному технику, в данном конкретном случае, Б-г тут действительно был не при чём.

Всё, что относилось к области общения с вышними силами, в семье Тетельбоймов принадлежало деду Исроэлу. Это тягостное бремя он тащил с охотой и даже с удовольствием, в то время как остальные члены семьи нехотя платили дань в размере пасхального седера и Йом-Кипуровской голодовки. Застолбленную дедом религиозную территорию Тетельбоймы предпочитали обходить пятой верстой. Вторжение, намеренное или неумышленное, каралось пространными упрёками, нравоучениями и призывами к немедленному возврату на пути веры отцов. А кому такое может понравиться?

Бросив взгляд на перекосившуюся физиономию мужа, Софа поняла, что поваленные столбы с колючей проволокой остались за ее спиной. Вскочив с кресла и бормоча — «ой, кажется, что-то горит» — она попыталась дать задний ход, но было поздно. Распустив лассо и привстав на стременах, дед помчался наперерез. Любимый конёк играл под седлом, как поймавший талию картёжник.

После получаса ожесточенной дискуссии стороны пришли к разумному компромиссу. Дед свернул лассо и спешился, за что получил родительское согласие два раза в месяц приглашать внука к себе на субботу.

Этим разговором закончилось так называемое воспитание Гены, а вместе с ним детство и отрочество. Если до сих пор он был почти полностью предоставлен самому себе, то после «до сих пор» его право распоряжаться своим временем и родом занятий стало монопольным.

Упомянутое несколькими строками выше родительское согласие, впрочем, как и все остальные согласия, достигнутые не грубой силой, а благоприобретенные в результате переговоров, нарушалось не только рядом, а просто сплошь, беззастенчиво и нагло, словно как-нибудь там Женевская конвенция. Гена навещал деда с грехом пополам и через пень-колоду, что, несомненно, отразилось на его моральном облике и духовном росте. В итоге, его характер, сформировавшийся в атмосфере наплевательства и эгоизма, получился, выражаясь языком зубного техника, «не ай-яй-яй».