Мануэл Тиагу - До завтра, товарищи

Глаза плотника блеснули.

— Вечно Важ, вечно представители сверху, вечно отсутствие инициативы, — недовольно проворчал он.

— Я считаю, что не все так просто, как выходит на бумаге, — повторил Сезариу.

— А вы, товарищ? — поинтересовался Маркиш, поворачиваясь к Энрикишу.

— А? — вырвалось у того, как будто Энрикиш только что проснулся.

— А вы как считаете? — повторил Маркиш иронически-покровительственно. — Наверняка у вас есть свое мнение.

— Мнение? — фальцетом спросил Энрикиш. — Большую айву вы нам преподнесли, сеньор. Да, большую айву.

Сезариу не смог сдержать улыбку. Он давно знал Энрикиша и хорошо понимал, что его шуточки и напускная наивность скрывают большой опыт и хитрость.

— Конкретнее, друг, конкретнее, — нетерпеливо попросил Маркиш.

Энрикиш взглянул на него, продолжая мигать.

— Я ничего не знаю, товарищ, — сказал он наконец. — И до меня не все дошло. Я понял немного, совсем немножко. Если мне скажут остановить цех в такой-то день и такой-то час — он, возможно, и остановится. Но если мне предложат это делать, как было сказано в только что произнесенной речи, признаюсь, я не знаю, как тут быть.

Набравшись терпения, Маркиш снова объяснил мероприятия для успешного проведения забастовки. Он говорил очень долго. На лице Энрикиша уже не было изумления. Он внимательно смотрел, слушал, мигал глазами.

— Чтобы организовать забастовку, нужно, наверно, сделать так, как вы рассказали, — сказал он, когда Маркиш кончил говорить, — но нам далеко до этого.

Маркиш вопросительно повернулся к Сезариу. Тот сидел, скрестив руки на груди и откинувшись на спинку стула.

Вечером Лизета зашла поговорить с Сезариу, который приходился ей дальним родственником. Она очень походила на свою сестру, такая же высокая и худая, с таким же нежным лицом. Только волосы были светлее, белокурые и волнистые, стянутые сзади лентой, а впереди коротко подстриженные.

— Я говорила с Белой и Изолдой. Они тоже считают, что обстановка подходящая. Люди по горло сыты обещаниями. Ты должен назвать день.

В последнее время под влиянием Важа, с одной стороны, и происходящих событий — с другой, мнение Сезариу о способностях и качествах товарищей круто изменилось.

Раньше Маркиш казался ему бесспорным руководителем города, почти образцом. Перед Витором же Сезариу чувствовал себя робким и незначительным. В то время его стремления сводились к тому, чтобы суметь изложить внятно вопрос, говорить и рассуждать с легкостью и блеском, как это делали Маркиш и Витор. Жизнь партийной организации научила его: слова важны, но дела важнее.

Во время диспутов Важа с Маркишем и Витором у него возникло чувство отвращения к болтунам, постепенно он начинал испытывать к ним глубокую антипатию. И в то же самое время он привыкал уважать тех, кто говорил мало, а делал много, тех, кто прост и скромен. Раньше Маркиш был для него примером борца, а Лизета хорошей девушкой и не больше.

Сейчас он представлял себе весы, на одной чаше которых — Маркиш, на другой — Лизета. По всей вероятности, чаша Лизеты перетянула бы. Той Лизеты, что сейчас была перед ним, высокая, худая, со стыдливым выражением лица, с белокурыми волосами, которая двумя фразами сказала то, о чем Маркиш твердил во многих речах.

— А другие? — спросил Сезариу.

— Ты же знаешь, — ответила Лизета. — В комиссии единства мы все заодно. Затягивать нельзя. Мало ли что будет через месяц. Ты знаешь дату?

— Завтра или послезавтра мы узнаем.

«Это к счастью, что Витор ее оставил», — промелькнуло тут в голове Сезариу.

— Послушай, — сказал он, обнимая ее за талию, — если я должен буду надолго уехать, поедешь со мной? Или нет?

Девушка засмеялась. Неужели он сомневается?

Афонсу сидел на обочине, уставясь на кизиловые деревья. Под мышкой он держал сверток в коричневой бумаге. Афонсу устал, ему хотелось есть и пить.

С тех пор как он начал новую жизнь, у него было очень мало свободных дней. Поручение за поручением, бессонные ночи, еда на скорую руку, беспокойные и утомительные поездки, снова поручения, опять поездки, и опять поручения, и опять поездки. Случалось, он приходил домой за полночь, потный, натруженный, валился в постель, но все время просыпался и смотрел на будильник. Через несколько часов лихорадочного сна он должен был вскакивать на ноги и снова уходить.

Но до сегодняшнего дня он скрупулезно выполнял все поручения. Часто ему казалось, что масса указаний и советов по конспирации абсурдны и несносны.

Например, по какому праву требуют, чтобы он брился каждый день? Чтобы шел пешком хоть сто верст, лишь бы не появляться на остановке автобуса в какой-то там дыре? Там, видите ли, может быть слежка. Чтобы он не брал в том-то месте у того-то товарища (а товарищ все делал по доброй воле!) еду, потому что товарищ «погорел»?

Но пока он благополучно выполнял свою работу: распространял листовки к 18 мая в окрестных селах. Впрочем, Афонсу, сидя на обочине, думал не о предстоящей забастовке, а о правилах конспирации.

На кизиловом дерезе виднелись обильные плоды. Фиалью рассказывал, как два товарища поплатились тюрьмой за желание полакомиться чужими ягодами. После этого всем было строжайше запрещено рвать любые плоды без разрешения хозяев.

Но об этом легко судить, когда ты не голоден или обладаешь незаурядной силой воли. И потом, какую опасность может таить это пустынное место? Здесь ни домов, ни сторожей, не видно ни одной живой души. Что за беда, если протянуть руку и сорвать несколько ягод?

Когда Афонсу пришел к этой мысли, он уже стоял у дерева и его рука была поднята. При высоком росте не составило большого труда быстро наполнить карманы кизилом.

Приятно сидеть у обочины, жуя свежий кизил. Несмотря на удачный исход, он продолжал следить за дорогой, но не из опасения, что появится хозяин (знаем мы эти бабушкины сказки), а потому, что на подходе был Фиалью. Лучше избежать, чтобы Фиалью застал его поедающим кизил. И не потому, что сам он не способен об этом сказать, просто таким образом отменялся ненужный спор, который испортит на весь день настроение.

Афонсу глянул на часы, заметил, что стрелки оставляют три минуты до назначенного срока, и запустил в рот горсть кизила. Хоть бы Фиалью опоздал, тогда можно будет успеть очистить карманы.

На повороте появился Фиалью.

Афонсу встал и пошел навстречу.

— Ты голоден? — вместо приветствия спросил товарищ, окидывая взглядом его, а затем окрестность.

Эти слова хлестнули Афонсу: неужели Фиалью наблюдал за ним издалека? Неужели плохо вытерты губы и подбородок?

— Да, голодный, — приглушенно ответил он.

— Тебе повезло, — произнес Фиалью, продолжая смотреть по сторонам. — У меня с собой кое-что есть.