Анна Козлова - Все, что вы хотели, но боялись поджечь

— Да откуда я знаю?! — закричала я. — Как ты можешь спрашивать об этом у меня? У меня?! Посмотри на меня! Ты же не станешь спрашивать у пьяного бомжа на вокзале, как тебе разбогатеть и править миром, почему ты спрашиваешь у меня совета, что делать с любовью? Я — больной и глубоко несчастный человек, на меня западают одни стареющие извращенцы, и так было всегда, я никогда не могла построить отношения ни с одним мужчиной, и, видимо, никогда не смогу. Какую жизненную мудрость ты хочешь от меня услышать? Меня никто никогда не любил, меня только имели и трахали, и я совершенно не представляю, что с этим делать дальше… В моей жизни, судя по всему, был и есть только один мужчина. Его зовут Алексей Николаевич, хотя я не знаю, жив ли он вообще. Дня не проходит, чтобы я его не вспомнила… Иногда я ползу в пробке и вспоминаю его в таких подробностях, как будто все это было вчера. И как он выглядел, и какой у него был свитер, и как пах его одеколон… И ты не представляешь, в такие моменты мне так хочется его найти, посмотреть на него… Я даже подумывала, не воспользоваться ли мне «Одноклассниками». Если сейчас он на свободе, то вряд ли пренебрег этим замечательным сайтом съема. И чем дольше я о нем думаю, Паша, тем больше мне кажется, что я просто спятила, реально спятила.

— Первая любовь? — по щекам Смоляка потекли слезы.

Я тоже расплакалась. Мы обнялись и рыдали в кровати в пять утра. Так продолжалось минут десять, а потом я сказала:

— Принеси сюда водку, я, пожалуй, тоже нажрусь.

В 18.13 я вынимаю из ушей наушники, чтобы слышать, что происходит. Глаша Пастухова встает из-за своего стола со словами: «Я бы, может, и поработала еще, но… не могу!» — и начинает променад по open space. Вечерами у нас воцаряется напряженная, но вполне целомудренная атмосфера. В течение дня ты выслушиваешь такой шквал сексуальных намеков, что просто перестаешь на них реагировать. Становишься настоящим мастером словесной игры, этакого бессмысленного, но забавного пинг-понга, мгновенно переводящего любое общение на секс. Вот как сейчас, например.

Левин, потягиваясь, берет из лежащей на его столе пачки сигарету и провозглашает:

— Пойду я покурю.

— Женя, — говорю я, — возьми меня!

— Взять тебя? — с нажимом на первое слово переспрашивает Левин.

— Курить, Женя!

После перекура с Левиным я возвращаюсь на свое место и обнаруживаю там Глашу с массажной щеткой в руках.

— Не надо смотреть с таким страхом на это… — Глаша угрожающе замахивается щеткой. — Живержеева, я решила заплести тебе косички!

— Ура! — Я с готовностью сажусь в кресло и распускаю волосы.

Глаша принимается их тщательно расчесывать, она у нас настоящий мастер косичек. Может заплести и корону, и колосок, и вообще все что угодно.

— А потом мне! Можно, да? — просит Анька.

— Можно, — благосклонно говорит Глаша и начинает заплетать мои волосы.

Заслышав будуарные разговоры, из-за стенки выходит Самолетов.

— Что тут у нас? — интересуется он, глядя на меня с каким-то опасливым восхищением. — Косички?

— Вообще-то мы с тобой не разговариваем, — отвечает Глаша, — но если ты хочешь хоть чуть-чуть загладить свою вину, сходи к Даше и попроси у нее резинки от денег. Мне нужны резинки.

— Резинки? — вступает Левин. — У меня, кажется, есть.

Дима с выражением кристального недоумения на лице идет к Суховей за резинками. Через минуту он возвращается, аккуратно кладет рядом с клавиатурой целый моток и осторожно спрашивает, снова глядя на меня:

— А почему вы со мной не разговариваете?

— Он еще спрашивает! — Глаша закончила одну косичку и принялась за вторую. — Сиди ровно! — прикрикнула она на меня.

— Саш…

— А что ты нас разогнал? — говорю я. — Еще таким тоном! «Девушки, у меня много работы! Устройтесь санитарками в психушку!»

— Но… — Самолетов покраснел, как будто признавался в чем-то неприличном. — У меня и правда много работы было… Ну, прости меня…

— Прости-те, — поправляет Глаша. — Такое ощущение, что, кроме Живержеевой, здесь никого нет.

— Дима! — снова подает голос Левин. — Не связывайся с Живержеевой! Она тебя погубит!

Все смеются. Я нахожу в себе силы для достойного ответа Левину.

— Дима, — говорю я, — не слушай Женю, он просто ревнует.

— Еще как ревнует! — не отрываясь от телефонного разговора с Ижевском, вставляет Лиза Морозова.

— Да, Дим, — Глаша кокетливо осматривает наведенную на моей голове красоту, — когда ты в отпуске был, он отсюда просто не вылезал. Люба с Анькой уже не знали, как его отогнать.

— Вот… — Дима грустно разводит руками. — Еще друг называется…

— Дружба дружбой, — смеется Левин, — а Живержеева врозь. Тем более, Дим, давай смотреть правде в лицо: мы с ней люди образованные, книжки читали, а ты… О чем ты с ней говорить-то будешь?

— А вы не подеретесь? — с интересом спрашивает Аня.

— А зачем мне с ней говорить? — Самолетов присел на краешек моего стола, видимо, чтобы лучше видеть Женю. — И так справлюсь.

— Ну, Бог тебе в помощь, Дима, — Левин пораженно разводит руками, — справиться с Живержеевой…

Я закрываю почту и перевожу компьютер в режим сна.

— Спасибо мальчикам за представление, а девочкам за красоту, — говорю я, бросаю мобильный в сумку и встаю из-за стола. — Я, пожалуй, пошла.

Я выхожу из офиса и иду к машине. Нахожу в сумке ключи, нажимаю на брелок сигнализации, и мой автомобиль мигает, приветствуя хозяйку.

— Привет, дорогой, — говорю я, вставляя ключ в зажигание, — как ты? Все хорошо?

Не скрою, я частенько разговариваю с машиной, но мне кажется, мой случай все равно не такой тяжелый, как у Любы, которая общается со своей сумкой. Я выезжаю на Третье кольцо, которое в этот тревожный для Москвы час удивительно свободно. Небольшой затор случился только после съезда на Большую Филевскую улицу, там была авария. Я позвонила Смоляку.

— Привет, моя хорошая! — отозвался он после третьего гудка.

— Привет! — сказала я. — Как ты поживаешь?

— В глобальном смысле хуево, но я уже не обращаю на это внимания. Когда ты приедешь в Питер?

— На ближайшие праздники, — обещаю я, — когда будет три выходных. Обязательно приеду.

— Давай, — одобряет Смоляк, — я с новым мальчиком познакомился, тебе будет любопытно… Он жутко красивый.

— Да ну?

— Правда! И к тому же он би.

— Ты готов уступить по дружбе? — смеюсь я.

— Тебе — все что угодно.

— Ок, теперь я точно приеду. Все, целую.

— Пока! — говорит Смоляк.

Дома я раздеваюсь, смываю косметику, пью чай и персен. Я ложусь в кровать и читаю десять страниц крайне полезной психологической книги «Бегущая с волками». Перед тем как выключить свет, я вдруг обращаю внимание на диск с фильмами Романа Полански, который уже три месяца лежит на тумбочке. К своему стыду, я не видела ни одного фильма Романа Полански, кроме «Горькой луны». Но я не хочу смотреть другие. Мне просто неинтересно.