Владимир Файнберг - Итальянская записная книжка

Артур жестом показал, что ему нужно умыться. Лючия ввела его в ванную, подала чистое полотенце.

Здесь всё блистало чистотой. Гранёное по краям зеркало над раковиной умывальника весело отражало пробивающиеся сквозь жалюзи солнечные лучи.

Артур смывал с лица и рук морскую соль, чувствовал, как что‑то давно забытое, чуть ли не со времён детства, возрождается в нём, и этому чувству не было иного названия, кроме как — счастье.

«А говорят — невозможно дважды войти в одну и ту же реку,» — подумал он и, пустив холодную воду, прильнул пересохшими от жажды губами к никелированному крану.

Вода оказалась необыкновенно вкусная, сладкая. Похожа на воду из горной реки Техури в Абхазии возле раскопок античного города Архео- полиса, где когда‑то Артур жил у крестьянина Аполлона Гвасалия и его жены Тамрико. Было у них четверо ребят. Старшего мальчика, который, если не трудился с матерью в саду, всё время рисовал, звали Давид. Имена остальных Артур сейчас, к досаде своей, почему‑то вспомнить не смог.

Он вошёл в гостиную, занял оставленное ему место между Машей и каким‑то рослым парнем. Дон Донато, сидевший в торце стола, произнёс краткую молитву. И Артур тоже про себя поблагодарил Бога за всё, чем одарил Он его за сегодняшний день.

Лючия вносила из кухни блюдо за блюдом. Артур с необыкновенной ясностью видел, как Господь действует через людей. Через Донато, наливающего ему из литровой бутыли в стакан белое вино, через Лючию, раскладывающую всем сваренных в том же вине мидий, приоткрывших створки своих синеватых раковин, через помогающую хозяйке пышноволосую с точёной фигуркой девушку, постоянно придвигающую ближе к гостям из России вазочки с оливками, помидорным салатом, артишоками.

Смешливый мальчик лет трёх по имени Джузеппе сидел между матерью Грацией — крупной молодой женщиной — и отцом Рино, украсившим себя на шее и запястьях поросших чёрными волосами ручищ золотыми цепочками. Это были самые обыкновенные, земные люди.

Коротко стриженный молчаливый гигант справа от Артура оказался сыном Лючии. Все ласково называли его Берто. Как выяснилось, полное имя его было Бартоломео.

Ничего особенного не было и в пышноволосой девушке. Маша объяснила Артуру, что её зовут Мимоза, что она — беженка из Албании, живёт здесь пока нелегально. В ближайшее время собирается выйти замуж за Бартоломео.

После мидий была подана паста — макароны под вкуснейшим соусом из помидоров и базилика. Потом Лючия с Мимозой стали обносить всех тарелками с жареным мясом и запечённой в духовке картошкой. Это было уж слишком. Артур категорически отказался от соблазна. Он попивал ароматное вино, наслаждался звуками быстрой итальянской речи и все пытался понять, чем же таким особенным поразил его этот дом.

Лючия внесла поднос с ломтями красного, сверкающего сахаристой изморозью арбуза. Потом был подан кофе, и к нему несколько сортов нежнейшего сыра.

«Не зная о нас ничего, принимают, как царей» — думал Артур.

Прошло семь дней.

Солнце ещё только взошло над Грецией, Югославией, над Адриатическим морем. Раннее утро только входило в комнату, наполняя её белым, призрачным светом. Артур Крамер сидел за письменным столом, быстро покрывал строчками страницы записной книжки. У ног стояла наготове дорожная сумка.

ЗАПИСНАЯ КНИЖКА

«22 августа. Позавчера поссорился с Машей. Каждый раз заставляет таскаться то на мессу, то на собрание местной общины. Чтоб я распевал с ними псалмы на непонятном мне языке, слушал проповеди и так далее.

Умный, проницательный Донато ни к чему подобному меня не призывал, никогда не оказывает никакого давления. Между тем, позавчера Маша совсем отравила мне жизнь, сказав, что я пользуюсь его добротой, добротой Лючии, окружающих… Да ещё сказала это при Рафаэле, когда мы были у него в гостях. Правда, он ничего не понял, надеюсь. А вчера вечером в специальном зале при церкви (очень красивом, с баптистерием в полу), на собрании всех восьми общин, во время Евхаристии я по просьбе Донато рассказал всем о моём убитом духовном отце Александре. Маша переводила. Несколько сот человек слушали, затаив дыхание. Потом многие подходили ко мне. Плакали. Целовали. Называли «фрателло» — брат.

Было по–настоящему трогательно. Но при этом я не смог не думать о словах Маши.

В самом деле, ежедневно пирую у Лючии, каждый день самые разные люди возят на пляж и обратно, иногда по два раза. Денег никто ни за что не берет. Пытался через ту же Машу передать деньги за обеды, но вмешался Донато, сказал, что нет никаких проблем. Несколько дней назад, когда я увязался вместе с Лючией и Машей утром на рынок, Лючия не позволила мне заплатить ни за барабулек, ни за креветок, лангустов.

Мало того, когда на обратном пути Маша завела меня в магазин обуви, чтоб я смог купить себе лёгкие летние туфли, Лючия уплатила за них, сказала — так велел Донато, специально дал деньги.

Действительно, получается так, что меня носят на руках, а я не при — соединяюсь к их церковной жизни, а если порой присоединяюсь, то только из уважения к Донато и чтоб ещё больше не злить Машу. И вовсе не потому, что я такой уж православный христианин, что настроен против католиков. Не понимает Маша, что мои личные взаимоотношения с Богом совсем иные.

Кому‑то это может показаться смешным, мне не до смеха. Опять я оказался в положении отщепенца, одинокого человека, противопоставляющего себя всем.

Как это бывает с фанатиками, Маша жаждет спасти мою душу, вместо того, чтоб заниматься спасением собственной. Впрочем, во всём остальном она ведёт себя в высшей степени по–товарищески. Если б не фанатизм, не было бы лучшего спутника. Особенно для меня в моём нынешнем положении.

Ухитрилась обгореть в воскресенье, в первый свой день пребывания на пляже. Боится медуз, а также проблематичного появления акул. Углядела какого‑то мошенника с длиннейшей жердью на плече, с крючков которой свисало множество барахла. Купила себе дешёвую чёрную маечку и была счастлива.

«Культурный» пляж, где мы тогда купались воскресным утром оказался полон народа. Мамаши и бабушки, закармливающие детей пиццей, чипсами, виноградом и персиками. Многие, такие как полицейский Нардо, с которым нас познакомил Донато, имеют здесь кабинки, где можно переодеться, хранить ласты, раскладные столики и стулья. У этого Нардо — жена, двое милых детишек. Стройный человек, лет сорока. Прекрасно плавает. Сходу обогнал меня в море, и тут же развернулся обратно, чтоб я не закомплексовал.

Итак, Маша обгорела. И все остальные дни я опять проводил на пляже один. В будни на море никого. Несмотря на ласковое солнце, очень тёплую воду.

Нога словно очнулась. Может быть, сказывается и эффект новых лёгких туфель.