Владимир Файнберг - Patrida

Оставшийся, думая, что я не замечаю, мгновенно перекладывает куски местами. Жест такой же естественный, как дыхание. Как Божья любовь.

Красный «фиат» вырвался из погруженного в сумрак города, одолел перевал, где светилась неоновыми лампами бензозаправочная станция, и покатил вниз.

Здесь было ещё светло. Заходящее солнце озаряло холмы, мелькающее в разрывах между ними море с далёкими островами.

С того момента, как Лючия подъехала к столикам бара, как на глазах у всех втолкнула Артура в свою машину, она не произнесла ни слова.

Стараясь не смотреть в её сторону, он все‑таки видел сведённые к переносице брови, видел решимость, излучаемую этим красивым породистым лицом. «До сих пор ничего о ней толком не знаю, — думал Артур. — И не надо. Существо иного мира, итальянка. Читает Маяковского. Подобрала меня…»

В эту минуту он с беспощадной трезвостью осознал: во всём мире у него никого нет — ни одного человека, кому он был бы по–настоящему дорог. После гибели духовного отца и Анны — никого. Кроме этой загадочной женщины.

Подъехали к вилле. Лючия открыла парадный вход. Пропустила Артура вперёд себя. Заперла дверь. Молча поднялась за ним в его комнату.

И первое, что он заметил, — поднятую крышку секретера, на котором, вынутая из папки, лежала его рукопись. Тем временем Лючия достала из сумки связку ключей, подошла к стеклянной двери на терраску, демонстративно заперла её, включила в комнате свет и все с той же решимостью сказала:

— Я прочитала, чем ты сейчас занят. Ты должен это делать. Не лечить дам на острове. Не ходить в бары. Я не дам тебе стать никаким. Я даю тебе все, но ты должен дать миру, что можешь только ты. Ночью кончила твою книгу. Эти две смерти потянули тебя вниз. Так тебе нельзя. Пока я есть с тобой… — Она повернулась к двери.

У Артура перехватило горло. Догнал её, протянул вынутый из кармана куртки свёрток, обвязанный красной лентой.

— Лючия, это вам.

Взяла подарок, вышла. И тотчас Артур услышал как щёлкнул ключ. Она заперла его. Со всех сторон.

Подсел к секретеру. Стал перечитывать страницы рукописи. С самого начала старался читать глазами Лючии. Машинально нашарил авторучку. Многое из того, что казалось ясным, понятным ему, не могло быть понятным такому читателю, как Лючия. Читателю с Запада.

Артур забыл о времени, о том, где находится. Не успел он отредактировать и четверти написанного здесь, на острове, как заскрежетал ключ. Дверь отворилась.

— До Нового года остался один час, — сказала Лючия, входя в комнату и приближаясь. Она переоделась. На ней было праздничное золотисто–белое, сильно декольтированное платье на длинных бретельках, подчёркивающее красоту плеч. Платье было в смелых разрезах почти до бёдер. При каждом шаге ноги её то показывались чуть не во всю длину, то скрывались. На голой руке выше запястья уже посверкивал витой серебряный браслет с тремя дельфинчиками.

Она подошла вплотную, нагнулась над ним, увидела разбросанные листки рукописи, вынула авторучку из его пальцев.

Артур отодвинулся вбок вместе со стулом. Вопросительно взглянул снизу вверх. В этот раз её чёрные волосы были высоко подняты надо лбом и подколоты сзади черепаховым гребнем.

— Пойдём, — сказала Лючия. — Новый год. Остался один час.

Он встал, мельком увидел себя и её отражёнными в зеркале. Рядом с этой королевой, красавицей выглядел оборванцем. Она перехватила этот взгляд.

— Тебе есть другая одежда.

Но Артур шагнул к своей сумке, вытащил чистую, правда, мятую синюю рубаху с погончиками, которую не надевал с Москвы.

— Нет! — Лючия вырвала из его рук рубашку, бросила поверх сумки. — Иди. Дам другое.

— Ничего не надо. Не хочу, чтоб меня запирали. Я уважаю ваши условия. Клянусь, буду их соблюдать. Прошу прощения за вчерашнее… Но я тоже не могу без свободы. Один русский поэт пьянствовал, вёл беспутную жизнь, и какой‑то врач уха, горла, носа, ну отоларинголог, желая добра, запер его в своей квартире, чтоб тот работал, писал. Поэт прожил там несколько дней, а потом разбил окно, выпрыгнул со второго этажа, убежал, оставив записку: «Целую в ухо, горло, нос»…

Лючия засмеялась. Впервые услышал он её смех.

— Разве ты сможешь убегать? От меня? Когда читала книгу, поняла: душа твоей матери, когда она умерла, стала жить во мне… Ещё есть время, можешь быстро мыться. Хочешь?

Он схватил рубаху, пошёл вниз, в ванную.

На пуфике под вешалкой с полотенцами лежала аккуратно сложенная стопка одежды в фирменных пакетах — синие вельветовые джинсы, белая в синюю полоску рубаха, майка, трусы, носки. Под пуфиком находились новые кожаные тапки.

Он стоял под струями душа, натирал губку душистым мылом «Camey», в панике думал о том, что Лючия забирает над ним власть, вбила себе в голову, что является как бы матерью… «Вдруг сумасшедшая? — подумал он, намыливая тело. — Что ей от меня надо? С меня же взять нечего. Перешла на «ты». Когда, в какой момент это началось?» Пытался вспомнить и не мог.

Всё оказалось впору. Только рубашка — великовата.

В дверь постучали. Приглаживая волосы взятой с подзеркальника щёткой, отодвинул задвижку.

— Ещё это забыла, — Лючия протянула галстук. Атласно–синий с широкой красной полосой поперёк.

— Спасибо. Почти никогда не ношу галстуков. И вообще — спасибо за всё это.

— Нет. Я прошу. — Стоя на пороге ванны, она перекинула галстук через его шею, заправила под воротник, повязала широкий узел, подтянула.

У Артура поплыло перед глазами от её голых до плеч рук, низкого выреза золотисто–белого платья. Отшатнулся.

— Лючия, мне выпало достаточно испытаний. Может, слишком много. Ещё не хватает испытывать Эдипов комплекс, раз вы считаете себя моей матерью… Если можно, больше не прикасайтесь, не надевайте на себя такую одежду. Я вас уважаю, люблю, но я человек, мужчина, может полуживой, — все же мужчина. Прошу вас, ради Христа.

— Я не верю в Бога. — Она улыбнулась, оглядела Артура с головы до ног. — Можешь быть шармером!

Нежно взяла под локоть. Артур снова отшатнулся. Тогда она решительно ухватила его за руку, повела в гостиную, откуда раздавалось «Аве, Мария».

Здесь было полутемно. Только в углу перемигивались цветные фонарики на украшенной сосенке, да горели две высокие свечи в шандале, стоящем на уже сервированном столе. Засветился экран телевизора — перед публикой, заполнившей какой‑то громадный зал, пел Лучано Паворотти. За его спиной хор девочек ангельскими голосами подпевал «Аве, Мария».

Артур сел за стол напротив телевизора. И Лючия села рядом, слева. Чуть потрескивали розовые свечи.

Вдруг спокойно и чисто стало у него на душе. В голове как бы само собой отчётливо прозвучало: «Бог привёл тебя сюда, чтоб ты привёл эту женщину к Богу».