Нэнси Хьюстон - Линии разлома

Через две недели ей взбрело в голову, помимо библейских чтений, давать мне уроки иврита, но тут уж мама уперлась:

— Я не желаю, чтобы мой мальчик говорил на иврите.

— Но почему? — удивилась бабуля Сэди. — Так у него хоть появится занятие, и потом, это очень красивый язык. Спросите у Рэндла, он его обожает.

— Кто? Рэндл?

— Ну да, кто же еще… этот тип, за которого вы вышли замуж…

— Рэндл говорит по-еврейски?

— Нет, я просто ушам своим не верю! — бабуля Сэди не скрывала возмущения. — Ведь говорил же он вам, что, когда был маленьким, прожил год в Хайфе?

— Конечно.

— И что он ходил в еврейскую ешиву?

— Да…

— И на каком, по-вашему, языке там давались уроки — на японском, что ли? Он с успехом сдал вступительный экзамен после одного-единственного месяца частных занятий в Нью-Йорке! Ах, мой сын в ту пору — это было нечто необыкновенное! Я лопалась от гордости.

— Могу себе представить, — процедила мама.

Ее прямо затрясло от бабулиных слов, ведь она знала, что, по мнению Сэди, именно брак с ней обрек Рэндла на участь заурядного обывателя. Как мог столь блестящий юноша жениться на девице, которая, кроме Западного побережья Соединенных Штатов, в жизни нигде не бывала, не имела университетского диплома, не говорила ни на одном иностранном языке (сама-то она, Сэди, безукоризненно владела тремя и худо-бедно могла объясниться еще на семи или восьми)? Однако мама, к счастью, не вспылила, успела-таки прибегнуть к приемам, освоенным на занятиях ее семинаров по релаксации и человеческим взаимоотношениям.

— Видите ли, ма, — заговорила она тоном, означающим «я-себя-контролирую-я-владею-собой», — мне понятно, что изучение иврита в тот период принесло Рэндлу известную пользу, но должна вам напомнить, что в нашем доме вы — гостья и дом это протестантский, англоязычный. Когда для Солли придет время изучать иностранный язык, то решать, какой именно, будут не его дедушки и бабушки, а родители. Не так ли?

С этими словами она повернулась и ушла с веранды в дом.

Вскоре на веранде стало слишком жарко, бабуля Сэди тоже выкатилась оттуда и снова затеяла разговор с мамой. У нее в запасе есть еще одна излюбленная тема, вгоняющая собеседников в гроб, — это ее книга о Второй мировой войне. Она маму целыми днями изводит, все перечисляет цифры, касающиеся разных бед, отошедших в прошлое задолго до ее рождения.

— Я на пределе, — с дрожью в голосе жаловалась мама в тот вечер (они с папой уже собирались лечь спать). — Почему она не может оставить в покое эту тему? Откуда в ней такая потребность заставить меня забивать себе голову фактами древней истории?

Папа, как всегда, пустился в рассуждения, привычно пытаясь успокоить маму, смягчить трения между двумя женщинами:

— Ну, Тэсс, как-никак это ее специальность. Военная сторона нацизма известна всем, а она занимается другим его аспектом — зарождением, ее волнует вопрос, каким был нацизм в колыбели. То, что для нас — древняя история, ее «вчера», ее «сейчас»; она сама — порождение этой истории. Постарайся понять ее, прошу тебя…

— Рэндл, — сказала мама. — Я ее понимаю, но моя кухня — не университетская кафедра. У меня в настоящий момент несколько другие заботы, в первую очередь здоровье НАШЕГО СЫНА, я не могу допустить, чтобы мне без конца капали на мозги про эти двести пятьдесят тысяч детей, вывезенных нацистами в сороковые годы из Восточной Европы!.. И про эти мерзкие центры, Лебенсраум или уж не знаю что…

— Не Лебенсраум, а Лебенсборн.

— Да мне на это…!!!

Бранные слова в маминых устах остаются непроизнесенными, потому-то и впечатляют вдвойне. За этим взрывом голосов в их комнате, смежной с моей, последовало тяжеленное молчание, потом они, наверное, в конце концов заснули. И я тоже.

Поскольку мама на грани нервного срыва, папа взял отгул: надумал свозить меня в Сан-Франциско к другому врачу, послушать, что он скажет. Бабуля Сэди поехала с нами, чтобы мама смогла передохнуть.

Новый доктор считает, что я на пути к выздоровлению, но теперь у меня на виске шрам, куда более заметный, чем родинка, что была там раньше, и он вряд ли исчезнет.

Это шок.

Бросающееся в глаза несовершенство, видимый порок на теле Сола — да, такое потрясает.

На обратном пути я отстегнул ремни безопасности, растянулся на заднем сиденье и закрыл глаза.

«Дорогой Боже…» (Нет, сейчас я не знал, что сказать — я зол на Него.)

«Дорогой президент Буш, я от души надеюсь, что в ноябре вы будете переизбраны.

Дорогой губернатор Шварценеггер, пожалуйста, мне бы хотелось, чтобы вы, как в начале „Терминатора“, вырвали сердце у врача, который сделал мне это. Папа затеял против него процесс, но это стоит кучу денег и будет тянуться месяцы, а то и годы. Насколько было бы проще, если бы вы смогли уладить это дело по-своему!»

На переднем сиденье папа и бабуля Сэди, должно быть, решили, что я заснул, они стали говорить полушепотом. Вдруг я навострил уши… тут-то и выяснилось наконец, что именно делает мой папа для усиления нашей военной мощи в Ираке, какой бы там государственной тайной это у них ни считалось. Интересное дело: даже в старости, когда тебе уже двадцать восемь, ты все еще хочешь, чтобы твоя мама тобой гордилась, и стыдишься, если она видит в тебе «nebish» — это слово Сэди мне объяснила, оно означает полный нуль, меньше, чем ничего, то есть, иначе говоря, когда она думает, что ты слабак, «бесхребетный чиновник».

— «Талон» совершит переворот в современной военной науке, — сказал папа.

— Талант? Чей? — рассеянно спросила бабуля Сэди.

— Не талант, а «Талон». Новый военный робот.

— В самом деле? Так вот чем ты занимаешься? Ты конструируешь военных роботов?

— Нет, я не сам их конструирую. Но мы — одна из тех немногих избранных контор Силиконовой долины, на которые возложена задача разработать для них кое-какие технологические аспекты. Головная организация находится на Восточном побережье, в Массачусетсе, она связана с другими, ведущими углубленные изыскания по различным частным вопросам робототехники. Они разбросаны, считай, по всему миру: в Шотландии, в Швеции, во Франции… причем, заметь, в Германии тоже есть одна такая!..

— Я тебя не о схеме управления спрашиваю, — перебила бабуля Сэди. — Лучше расскажи, что представляют собой эти «Талоны».

— Что ж, — папа заметно воодушевился, — сказать по правде, это нечто фантастическое! Можно подумать, будто они вышли прямиком из «Звездных войн». Они располагают всеми преимуществами человека, но без его недостатков.

— А поподробнее?

— Ну, во-первых, они не умирают, а следовательно, не оставляют после себя безутешных вдов и сирот, которым надо потом до конца их жизни выплачивать пенсию. Исключается также синдром возвращения на родину мертвых тел, когда людей будоражат известия о жертвах с американской стороны…