Эдвард Эбби - Костер на горе

Смотреть особо не на что: открытый участок тянется до забора в полумиле отсюда, участок, пересекаемый проселочной дорогой, безлюдной в данный момент. Едва ли выберешься вот этим путем, кто-нибудь да заметит. А как я уяснил себе, надо проникнуть на ранчо незамеченным и далее прятаться, пока не настанет решающий день, когда старик будет во мне нуждаться.

Какой-то покупатель или посетитель попробовал открыть дверь уборной, ругнулся, обнаружив, что она заперта, и удалился. Но ведь вернется или кто-то другой появится. Взглянув на потолок, я сыскал то, на что надеялся: люк. Встав на бачок, я, оказалось, смог достать и открыть этот люк. Но прежде чем забиться в темень чердака, я отодвинул щеколду туалета, сперва убедившись, что с той стороны двери никто не ожидает. Так-то будет лучше. Быстро, пока никто не явился, я подтянулся к потолку, взобрался, крышку люка задвинул на место. Наверху темнота, некуда приткнуться, кроме как на потолочные балки. Их частая решетка — далеко не самое удобное ложе. Подождав, чтоб глаза привыкли, я осмотрелся. В шаге от меня была дверца в соседнее отделение чердака. Я пролез туда и увидел кладовку, которую освещало окно, выходящее на главную улицу Пекарского. Удобств заметно прибавилось. В кладовке был настелен пол, стояла мебель, отслужившая свое. Если не считать удушающей жары, жаловаться особо было не на что. Я сел у окна и, поглазев на почти безлюдную улицу, заснул.

Проснулся перед закатом, немилосердно хотелось пить, желудок урчал, требуя пищи. Спертый горячий воздух был тошнотворен. Я внимательно вслушался, нет ли признаков жизни в магазине и на почте. Ни единого. Наверняка Хайдук уже несколько часов как ушел. Я открыл другой проем, много шире люка над уборной, и спустился по деревянной лестнице, прибитой к стене. Единственная тусклая лампочка светила на почте за перегородкой из ящичков, едва рассеивая сумрак в магазине. Снаружи кто-то протопал, клацая башмаками по бетону.

На четвереньках я подобрался к холодильнику с прохладительными напитками и угостился бутылкой оранжада. Помогло. Выпил еще бутылку, переполз к полкам и съел там шесть шоколадных кексиков, которые вновь разбудили жажду. Так же ползком вернулся к холодильнику и влил в себя еще две бутылки оранжада. Грабеж, конечно. После долгой борьбы с собственной совестью я решил не класть Хайдуку денег в кассу. Не потому, что нечего было — у меня осталось долларов десять, но главным образом потому, что это давало сладостное ощущение подлинного воровства. Поел еще кексов, еще попил воды и стал ждать, пока наступит ночь.

Когда она наступила, я отполз к черному ходу и выскользнул в прохладную благословенную уличную темноту. Впервые за пять часов я смог беспрепятственно распрямиться. Открытый участок тянулся к востоку. Я пошел на юг задами разбросанных зданий поселка, пересек шоссе и зашагал на северо-запад, к грунтовой дороге, ведущей на Воглиново ранчо.

Курс я, видимо, взял не совсем точный. Хоть огни поселка и помогали ориентироваться, миновал час, пока я вышел на ту дорогу. К этому времени опять захотелось есть и пить. Я корил себя, что по глупости забыл прихватить еды и питья у Хайдука. Теперь уж поздно. Ровным шагом устремился я на запад, чувствуя себя легким как перекати-поле, невзирая на голод и жажду, а может, и благодаря им. Весело было смотреть на звезды, я одну за другой спел все песни, которым Лу выучил меня за лето. Луны не было, но мое ночное зрение оказалось на высоте. Дорога простиралась предо мной с совершенной ясностью, будто освещенная магистраль. Правда, довольно скоро подступила усталость. Я лег в песчаную канаву отдохнуть, вздремнул, не знаю как долго, пока холодный ночной воздух не пробрал меня. Очнувшись, двинулся дальше. Высоко над головой проревел реактивный самолет, огненный его хвост сиял, словно алая звезда. Вскоре расслышал я другой шум, от автомобиля. Оглянувшись, увидел пару фар, пляшущих по моему следу, все ближе подбирающихся по неровной дороге.

В панике сбежал я в сторону, уткнулся в забор из колючей проволоки. Кругом гладкая пустыня. Спрятаться некуда. Я проник через забор, опять изодрав куртку, заспешил подалее от дороги, укрылся за кустом солянки, распростершись на песке. Рядом возникло резкое жужжание. Сперва я не понял, что это, подсознательно решил, что саранча, но когда заметил темные кольца и голову лопатой, поднимающуюся близ моей откинутой руки, не замедлил догадаться, но думать было некогда, отпрянул и перебежал к соседней солянке, снова кинулся на землю.

Автомобиль проследовал мимо, хвостовые огни светились сквозь пыль. Машина Лу? Полной уверенности не было. Но вполне возможно. Я встал и вышел на дорогу. Вот тут-то и охватил меня истинный страх от встречи с той вившейся ядовитой веревкой. Я присел, пока сердце не перестало колотиться будто мотор, а нервы вновь смогли распоряжаться мышцами и суставами.

Не один час спустя — мне показалось, что не один час, — я достиг границ ранчо. Большой прямоугольник ворот маячил черным пятном на темно-синем фоне ночи. Чуть было не дошел до них, но успел различить джип, стоявший у ворот, блики от касок, огонек сигареты, услыхал гудение человеческих голосов, треск помех в рации. Остановился, настолько измученный голодом, жаждой, утомлением, что стало все равно, поймают меня или нет. Потом решил не сдаваться покамест и сделал большой круг, подальше от джипа и от ворот, перелез дважды через забор и, срезая угол, вернулся на дорогу на немалом расстоянии от охраны. По крайней мере, знал, где нахожусь. Центр ранчо — дом, пища, вода и ночлег — всего в трех милях. Сознание этого побудило продолжить свой путь. Волоча ноги в пыли, спотыкаясь об острые торчки засевших в песке камней, я шагал вперед.

Свет фар выполз из русла Саладо и упал прямо на меня, когда машина пошла по дну бывшего озера. Опять я заторопился сойти с дороги и лечь за кустом, сперва удостоверясь, что там не поджидает гремучая змея. Автомобиль приближался, мчась по солончаковой равнине, потом замедлил ход на извилистом подъеме на каменистый взгорок. Я наблюдал не в силах особенно проявлять любопытство. На сей раз я вполне уверился, что это машина Лу и, по-моему, в ней сидят двое. Значит, дедушка бросил свой дом, чтобы самому разыскивать меня.

Снова битый час доходило до меня, что из этого следует. Когда дошло, то слишком уже поздно. Я вскочил, выбежал на дорогу и заорал что есть сил в сторону хвостовых огоньков, исчезающих из виду:

— Дед! Лу! Стоп! Стой! Дедушка...

Да, слишком поздно. Огоньки растворились вдали. Как было меня расслышать? Слезы потекли по щекам, пока я беспомощно стоял посередь дороги. Что делать? В голову ничего не приходило. Я пошел по равнине, вниз по взлобку, по дну высохшего озера длиной в милю, мимо коралей и погрузочных загонов, по неровной дороге к Саладо и к строениям на ранчо.