Алексей Ковалев - Сизиф

Язон хотел знать, тот ли он самый Сизиф, которого ему следовало считать своей родней. У эолида не было причин скрывать свое происхождение, еще больше запутывая и так трудно-постижимое, скакавшее через целые десятилетия родство, и он послушно рассказывал о жизни в доме отца, о братьях, и в том числе — о Кретее, что интересовало Язона больше всего. Кретей был его дедом.

— Поразительные вещи ты говоришь, Сизиф, — удивлялся Язон. — Я смотрю на тебя и вижу раннюю юность отца моего отца, которого я же видел глубоким стариком. А твои из первых рук свидетельства о сиротке Тиро, бабушке моей, просто не укладываются в голове. Твоя речь правдоподобна, какой она не была бы, говори ты с чужих слов, но признаюсь тебе, я слышал историю этой девочки, родившей близнецов, которых ей пришлось умертвить, от многих других, и звучала она иначе. Мы готовы тебе поверить и, уж конечно, не станем тебя уличать в грехе, который случился так давно, что нас еще на свете не было. И все же как получилось, что Сизиф прав, а вся Эллада ошибается?

Он никак не ожидал, что придется еще раз вдохнуть зловоние сплетни, а она, оказывается, не только не истлела, но набрала силу и заняла место правды, пока он отсутствовал в этих промелькнувших десятилетиях. Какими же еще подробностями сумела она обрасти?

— Надо было бы мне сначала спросить, что именно сочинили эллины, немало искушенные в этом искусстве, — отвечал Сизиф, — но я сберегу ваше и свое время, открыв вам, о чем шептались в Эолии, не смея сказать мне об этом в лицо.

И, кратко изложив выдумку о его связи с племянницей, он добавил:

— Этой ли клеветой тешатся люди? Или они ухитрились придумать что-нибудь похуже?

— Ты не должен принимать близко к сердцу ни людскую молву, ни наше любопытство, — успокаивал его Язон. — Мы другого объяснения не слышали, и никто не решился бы расспрашивать несчастную мать. Но ты ведь знаешь, как любят люди мешать правду с ложью. В той легенде, которую знаем мы, есть и твоя версия, и дети Тиро от Посейдона действительно погибли. А в пользу другой половины слуха, где называют твое имя, говорит событие, которому были свидетелями мы сами: близнецы, рожденные втайне, объявились живыми. Разумеется, все могло быть как раз наоборот, и выжили сыновья Посейдона. Хотя я предпочел бы иметь дело с детьми смертного, а не с потомками бога. — И царь рассмеялся.

— Я с удовольствием насладился бы всеми оттенками этой красочной сказки, если бы к ней не припутывалось мое имя, — говорил Сизиф, никак не разделяя веселья. — Мне жаль, что я не в силах устроить твою жизнь так, как тебе хотелось бы. Я знаю только одну двойню. Если они выжили — рад, что Тиро недолго пришлось мучаться совестью за совершенный грех. О том, кто был их отцом, я узнал с ее собственных слов. Мне пришлось ей поверить, а уж ты поступай, как тебе велят совесть и рассудок.

Это были довольно дерзкие слова по отношению к царю, да еще сказанные в присутствии его супруги. Но выхода у Сизифа не было. Попытавшись смягчить отповедь, он оставил бы место для сомнений, а честь свою ему хотелось сохранить незапятнанной, как и честь Тиро, тем более что ни ее, ни его вины в случившемся не было. Ему показалось, что он заметил едва уловимое движение Медеи, возможно, хотевшей удержать мужа от вспышки. Но Язон, судя по всему, был не так уж обидчив.

— Забудем об этом. Теперь эти давние дела никому не нужны. А вот что тебе все-таки придется нам объяснить, так это секрет твоей небывалой молодости.

— Да ведь я снова разочарую тебя, царь. Если тут и есть секрет, он мне неведом, — отвечал Сизиф. — Я покинул Эолию чуть более месяца назад, а спустившись к Истму, обнаружил, что прошло, по моим подсчетам, сорок или пятьдесят лет. Я в самом деле не знаю, кто из богов сыграл со мной эту шутку и в чем ее значение. Вот разве что в том, что могу теперь говорить с вами обоими, тогда как, в общем-то, полагалось бы мне давно лежать в земле вместе с братьями.

— Но ведь не ты один сбережен временем?

Таковы были первые слова, сказанные Медеей, и прозвучали они охолаживающе, как напоминание о том, что его простые ответы не вполне удовлетворительны.

— Ты права, царица Эфиры. Со мной вместе ушли из Эолии и оказались здесь, нисколько не постарев, моя жена и двое рабов.

О том, что их прихода дождался и Коринф, Сизиф не упомянул. И так и не понял, знали ли Язон с Медеей, как неразрывно соединила с ним судьба престарелого царя Эфиры. Любопытство хозяев дома было как будто удовлетворено, настал черед Язона посвятить новообретенного родственника в дела своей семьи, которые, как простодушно признал Сизиф, ему неизвестны.

С удовольствием слушал он, как славно разрешилась судьба исстрадавшейся Тиро. Младший брат его, Кретей, правивший в Иолке, взял ее себе в жены, окружив теплом и заботой. Столь же приятной неожиданностью было появление близнецов, рожденных Тиро в одиноком позоре и оставленных ею в горах Эолии на явную погибель. Нелей и Пелий, уже вполне самостоятельные отроки, разыскали мать, не питая никакой обиды, были с обильными слезами заключены в объятия и усыновлены благородным царем Иолка. От Сизифа не ускользнула, однако, неприязнь Язона по отношению к близнецам, хотя тот, излагая события по порядку, старался выглядеть справедливым.

Все шло мирно в Иолке. Счастливая Тиро принесла наконец супругу настоящего сына и наследника, названного Эсоном, а не менее счастливый отец успел еще понянчить и внука — рожденного Эсоном в браке с Этеоклименой Язона. Он был еще мал, когда Кретей, вполне удовлетворенный жизнью, не замечавший туч, которые собирались над Иолком, окончил свои дни. Вот тут и разыгралась буря, жизнь Язона и его родителей круто изменилась. Дальше ему не нужно было выдерживать роль спокойного повествователя, да он вряд ли сумел бы, даже захотев.

— Вонючий подкидыш! Грязный волк! Неблагодарный ублюдок и подлый лис! Он решил, что можно хозяйничать в Иолке, попирая все права и законы. Очень уж мирно привыкли жить люди, очень уж добры были друг к другу — как научил их мой дед и твой брат на горе своей семье. Ему бы догадаться, что не носит человек на лице черную отметину ни с того ни с сего. Сколько ни сочинял бы он сказок о кобыле, которая наступила на него в лесу, — права, значит, была эта кобыла! Мудрее оказалась, чем люди…

— Прости меня, царь, но ты не назвал того, о ком говоришь, и я путаюсь в догадках.

— И не назвал бы, если бы не вынуждала вежливость. Ты-то, как сам утверждаешь, здесь ни при чем. Поверь, легче сплюнуть это имя в банный сток, чем произнести его на нашем с тобой языке. Пелий — пусть кости его сгниют быстрее мяса! Пелий — пусть ищет его черная душа покоя в Эребе! Слышал ли ты когда-нибудь, чтобы усыновленный бродяга, принятый в дом, взращенный в нем, позабыл о благодарности и отнял трон у законного наследника? Сейчас услышишь. Так поступил Пелий, искалечив жизнь нам с отцом и матерью, опозорив и свою мать, которая еще не успела оплакать мужа.