Джон Уэйн - Спеши вниз

Послышалось скрипение стульев.

— Так вот каков сюжет, — поразмыслив, произнес Ганнинг-Форбс. — Хотите выслушать мое мнение?

— Нет, но вы, очевидно, хотите высказать его.

— Я считаю, что в том, что вы рассказали, есть материал для занятной книги, при условии, конечно, что вы уберете вначале словесную абракадабру и все как следует причешете. Но есть один прискорбный промах.

Он приостановился, давая Фроулишу возможность задать вопрос, но романист скручивал себе сигарету и делал вид, что не слушает, так что Форбс продолжал:

— Не могло быть у этого человека гранаты в чемодане. Так не бывает. Это неправдоподобно.

— Может быть, он был агентом какой-нибудь фирмы ручных гранат? — спросил священник. Чарлз не мог определить, с ума он спятил или просто пьян.

— Невозможно! — Ганнинг-Форбс замотал головой. — Ведь он же монтер-электрик. Он не мог бы соединять обе эти профессии. Ни один хороший романист не допустил бы такой натяжки. Изучайте Теккерея — таков мой рецепт! И гарантирую вам устранение этих небольших дефектов. Вот тогда для вас откроется широкая дорога к успеху.

Высказавшись, он благодушно уселся. Фроулиш весь побагровел. Он стал раскачиваться взад и вперед в своем кресле, лихорадочно постукивая по столу короткими пальцами: у него это был обычный признак крайнего возбуждения. Чарлз, затаив дыхание, ждал взрыва. Но взрыв был предотвращен.

Хатчинс до сей поры милостиво отмалчивался, деля свое внимание между лицезрением пышнотелой сирены на председательском месте, которую он пожирал глазами новоявленного фавна, и высокомерным обозрением собравшихся. Но теперь он, очевидно, решил, что пришло его время вмешаться и потрясти аудиторию. Он вытащил трубку и набил ее. По светлым тонким волокнам табака Чарлз определил, что это самая легкая смесь, и это его не изумило, потому что Хатчинс, нуждаясь в трубке, как необходимом аксессуаре, в то же время должен был считаться со слабостью своего желудка. И теперь он не раскурил трубку, а просто сунул ее в рот, вынул, повертел в пальцах и наконец, зажав между передними зубами, заговорил высоким, нарочито четким голосом:

— Мне кажется, Фроулиш, то, что вы пишете, может быть сформулировано простым смертным, каким являюсь я, — он задорно улыбнулся, как бы призывая не верить ему, — как возврат к аллегории. Признаете ли вы себя прямым последователем Кафки?

Он замолчал, ожидая ответа Фроулиша со снисходительно-спокойным видом человека, привыкшего только разбираться в идеях и приводить их в систему, но и способного запастись терпением и выслушать тех, кто не может выпутаться из своей обычной неразберихи. Так сказать, молодой ученый, снисходящий до посещения богемных трущоб.

— Нет, — отрезал Фроулиш. — Мои учителя это Данте, Спиноза, Рембо, Бёме и Григ.

Хатчинс возбужденно зажевал мундштук своей трубки. Лицо его несколько омрачилось: он не был уверен, нет ли тут подвоха, и для него, вступившего в турнир перед очами своей дамы, важно было не ударить лицом в грязь.

— Григ? Это очень интересно, — сказал он, тыкая трубкой в сторону Фроулиша. — Что побудило вас включить музыканта в число названных вами писателей? Вы можете счесть вопрос маловажным… («Вовсе неважным», — ввернул Ганнинг-Форбс)… но для всех присутствующих интересно, как протекает творческий процесс у такого писателя, как вы. Наше ординарное сознание, — тут он снова улыбнулся, как бы указывая, что он вовсе не считает себя причисленным к этому разряду, — подчинено обычным законам, плывет, я бы сказал, по обычным каналам. Но люди, подобные вам, словно открывают новые… гм… — ему не хотелось сказать «пути», это звучало слишком банально, и он закончил: — …короткие замыкания.

«Черт, не то. Короткие замыкания — это не то».

Фроулиш говорил потом Чарлзу, что он собирался ответить: «Я имел в виду, разумеется, Алоизия Григо, бывшего в семнадцатом веке викарием Гельсингфорским, автора «Tractatus Virorum et Angelorum», [5] «Трактат о людях и ангелах» (лат.) . и, в частно сти, апокрифическую третью книгу этой работы», но на самом деле он сухо сказал:

— Конечно, я не ожидал, что по этому пункту я буду всеми понят, хотя уверен, что в конце концов все меня поймут. Я разумею, конечно, цветовые тона Грига, особенно то, как он использует духовые инструменты. Я рассматриваю гласные «и» и «ю» как духовые словесного оркестра, и вы, без сомнения, отметите, что они преобладают в том, что я назвал бы медленными темпами моей книги.

Хатчинс мобилизовал все свои слабеющие ресурсы. Джун Вибер смотрела на него взглядом, который не обещал ничего хорошего.

— Ну, признаюсь, что этого я не заметил, — сказал он с наигранной веселостью (так говорят обычно преподаватели, когда чего-нибудь не знают, выставляя дураком всякого, кто осмелился бы утверждать, что знает больше их). — Вы, авторы, всегда считаете, что мы, читатели, должны заметить в ваших книгах больше, чем это нам доступно. — Он оглядел присутствующих, ожидая найти поддержку, но все смотрели на него рыбьими глазами: дискуссия слишком затянулась. — Скажем, например, тот отрывок, который вы нам только что прочитали. Что это, тоже медленный темп?

— Нет, — спокойно ответил Фроулиш. — Это каденция.

Встретив растерянный взгляд Хатчинса, он торжествующе поглядел на него, достал расческу и провел ею по волосам. Хлопья перхоти замелькали в луче электрического света.

Тут встала Джун Вибер. Она явно хотела закончить прения прежде, чем они нанесут непоправимый ущерб Литературному обществу Стотуэлла. Кроме того, ей нетерпелось поскорее остаться наедине с Джорджем Хатчинсом и сообщить ему некоторые свои наблюдения по поводу того, как он выставляет себя на всеобщее посмешище. Кавалеры Джун всегда должны быть на высоте.

— Сейчас подадут кофе. Мисс Уотерспун, не будете ли вы так любезны распорядиться, как обычно. Сделайте одолжение.

«Обычно» роль мисс Уотерспун сводилась к тому, что она плелась вниз в школьную кухню, варила там кофе и приносила его наверх.

— А тем временем, я думаю, нам надо выразить огромную благодарность мистеру Фроулишу за такой восхитительный вечер и заверить его, что все мы с нетерпением будем ждать опубликования его книги.

— Ну, в таком случае вы заглядываете далеко вперед, — резко буркнул Фроулиш. — Это только черновой набросок. Работа едва ли будет закончена и в пятнадцать лет. Я не пеку романов. Не проституирую. Я не Троллоп. [6] Энтони Троллоп (Trollope) — английский писатель XIX века, любимец мещанских читателей, был известен своей плодовитостью. Реакция Чарлза и Бетти вызвана тем, что фамилия писателя Троллопа созвучна английскому слову trollop — проститутка.

Он произнес это имя с таким подчеркнутым презрением и так поглядел на Джун Вибер, что Чарлз понял: это рассчитанное оскорбление. И он был не одинок в своей догадке. Пораженный каким-то неожиданным низким ржанием, он оглянулся. Это смеялась Бетти.