Джон Уэйн - Спеши вниз

— И за плату? — спросил Чарлз.

Он с большим трудом удержался, чтобы не процедить эти слова, скривив рот, как заправский бродяга. Все это слишком начинало походить на голливудский фильм. Он закурил папиросу на манер Алана Лэдда. [15] Американский киноактер.

— Само собой, за плату, приятель! Больше того: плата натурой — сколько влезет. И никакой поживы для налогового инспектора. Каждый вечер сытный ужин, постель в одной из свободных комнат, — он перешел на скороговорку, словно для того, чтобы скорее перемахнуть через этот пункт соглашения, — и пять кругликов за час дежурства, итого тридцать пять шиллингов в ночь. Это почти столько же, сколько получает сама Ада!

— А за увечья?

— Видите ли, — раздумчиво сказал мистер Блирни, отодвигая свою чашку кофе в самый центр стола. — Мы не будем разглашать, что вы у нас на службе. А в случае, если кто-нибудь нанесет вам увечье, мы обеспечим свидетелей, которые дадут показания, что затеяли драку не вы, и, как всякий гость нашего клуба, вы можете подать на них в суд. И знаете, — добавил он уже совсем весело, — за какое-нибудь явное увечье, ну, скажем, за потерю глаза, с них можно будет содрать изрядную сумму.

— Ну, лишнее запрашивать я не стану, — заверил Чарлз.

— Значит, заметано, приятель, а? В одиннадцать в клубе. А пока располагайтесь здесь. Советую вам снять ботинки и лечь на этом диване. Надо вам будет привыкать к тому, что спать придется днем.

— Прекрасный совет, — сказал Чарлз. — И, между прочим, спасибо за все.

— Не стоит благодарности, приятель. Мне это самому приятно.

И, когда молодой человек, по имени Отчаявшийся, дошел до замка великана, по имени Рэкет, он смело ударил железной рукавицей в ворота. И великан услышав его из своей опочивальни (потому что сам он велел слугам своим по имени Коварство и Путаница показать ему дорогу к замку) и встал, чтобы встретить его со словами: «Не стоит благодарности, приятель», — и молодой человек, по имени Отчаявшийся, вошел в от веденные ему для отдыха покои и возлег на пышное ложе.

Через двадцать четыре часа Чарлз возвращался после первого ночного дежурства. Он был возбужден и немного озадачен: Ада вовсе не была похожа на особу, подверженную нервическим страхам, но он так и не сумел представить себе иной причины, по которой она могла бы требовать себе вышибалу. Ему рисовались звероподобные верзилы, гангстеры с бритвами наготове или в лучшем случае моряки на побывке, до краев нагруженные буйством и водкой. И ничего подобного! Клиенты «Золотого персика» были смирнейшие люди вроде пассажиров третьего класса какого-нибудь пригородного поезда. В основном преобладали две разновидности: либо провинциальные растяпы вроде вчерашнего мистера Свободная Инициатива, либо завзятые обиралы, наркоманы, алкоголики и разного рода психопаты, которые в большинстве своем были настолько подорваны излишествами, что не казались ему опасными, даже вздумай они буянить.

А что касается «прелестниц», на приманку которых слетались завсегдатаи клуба, то Чарлзу ничего не стоило не глядеть на самых жалких и отвратительных. Спешить не было надобности: со временем он, конечно, нарастит вокруг себя твердую скорлупу, чтобы сохранить остатки своих моральных и эстетических убеждений, или же начисто избавится от них; но ему платили за то, чтобы пресекать всякие бесчинства и не совать нос, куда не следует. Уже в первые два-три часа своего дежурства он не мог не заметить, что в сущности клуб был заинтересован в создании иллюзии, что за внешностью скрывается больше, чем было на самом деле. Кроме большого бара — прибежища немногих завсегдатаев и посвященных, которые пользовались привилегией заказывать выпивку непосредственно у стойки, а не за двойную плату через официантов, — была еще только одна комната.

Называлась она танцевальным залом, и, действительно, в уголке располагался оркестр из трех музыкантов, который усердно наяривал всякие танцы, но на свободном квадратике паркета размером с носовой платок никто не танцевал. Гуляки угрюмо восседали за маленькими столиками, занимавшими большую часть комнаты, или на плюшевых скамейках по трем ее стенам. Два официанта, каждый из которых давно уже мог бы получить пенсию по старости, если бы согласился удостоверить при этом свою личность, шаркали, разнося туда и сюда ядовитые напитки по убийственным ценам. Ада сидела за стойкой и болтала с посвященными, которые каким-то образом все оказывались ее родственниками, а Чарлз преспокойно торчал в своем углу, готовый к любым неожиданностям и все еще ощущая себя Аланом Лэддом.

В такой обстановке легко было создать впечатление, что где-то рядом, за сценой, бушует порок, но вскоре ему стало ясно, что раскаты его настолько же искусственны, как у театрального машиниста, создающего с помощью железного листа полную иллюзию оглушительного грома. «Персики», которых имелось с полдюжины, всегда бывали на посту, и время от времени та или другая из них уходила под руку с избранным ею партнером в один из отдельных кабинетов — что сейчас же навело Чарлза на мысль ни в коем случае не пользоваться этими кабинетами для дневного отдыха, — но с первого взгляда ясно было, что на одного счастливца, которому удавалось осуществить венец своих желаний, приходилось десятеро, настолько обремененных тошнотворными напитками, что они уходили скорее для того, чтобы от них освободиться, без всяких покушений на неосуществимый для них подвиг. Удручающее зрелище немощных людей, неспособных развлекаться даже на таком скотском уровне! Это было скопище лиц, с которых глядело на Чарлза разочарование, крах, скука и тщетная попытка обмануть самих себя.

По сути, в этой комнате занимались настоящим делом только трое музыкантов. На пятом-шестом часу дежурства Чарлз, изнывая от скуки и отвращения, подсел к ним в угол с риском оглохнуть от их «музыки». В перерыве между номерами они познакомились. Джимми — пианино, Альберт — кларнет, Фрэнки — гитара. Как только они отходили от своих инструментов, он сразу же переставал различать их, настолько они смахивали на марионеток массового производства: худоба, меловые лица, бобрик высотою со спичку, свободные черные блузы и галстуки пышным бантом. Это были славные ребята, маскировавшие свою трогательную провинциальную наивность шаблонной искушенностью, почерпнутой из чтения «Ритмотворца» и «Синкопы», и изъяснявшиеся на манер героев кино.

— Какого черта торчать здесь днем, дружище! — заявил ему Фрэнки, доставая из кармана новую костяшку и внимательно ее рассматривая. — Днем это скучнейшая дыра, правда, ребята?

— Хуже не найдешь, — подтвердил Джимми, откидываясь на своем табурете. — Топайте с нами, дружище. У нас знатное логово. Мы вас там мигом устроим. Приведем, поручимся — и дело в шляпе. Классная меблиришка — не пожалеете.