Паола Каприоло - Немой пианист

Однако Надин не сдавалась: ведь, в самом деле, не приснился же ей тот человек, она видела его собственными глазами, и он был в таком жалком состоянии, что не мог, ну просто никак не мог уйти, это невозможно. Если только, подумала она, его снова не унесли волны, но все же не решилась высказать вслух столь мрачную мысль. Нет, господа, он наверняка где-то там, поблизости; может быть, словно раненое животное, он собрал последние крупицы сил, чтобы доползти до какого-нибудь укромного места, и вот там они наверняка его найдут, если, конечно, станут искать.

Она так упорно стояла на своем, что сумела убедить врача и санитаров спуститься к пляжу. Едва оказавшись внизу, она кинулась к воде (не забыв тем не менее по пути подобрать туфли, которые обронила) и стала напряженно вглядываться в беспокойную морскую даль, взъерошенную гребешками волн, но так ничего и не увидела, и было неясно, радоваться этому или делать самые неутешительные выводы. Тем временем санитары, положив носилки на песок, кружили по пляжу в поисках пострадавшего, а дежурный врач стоял в стороне, украдкой поглядывая на часы.

Так прошло несколько минут, и врач уже собрался было положить конец бесполезным поискам, как вдруг один из санитаров заметил тень, скользнувшую между деревянными навесами, и, махнув рукой остальным, поспешил в ту сторону. Надин, второй санитар и даже врач, который перестал смотреть на часы, устремились вслед за ним, но двигались все осторожно и плавно — точно охотники, выслеживающие добычу, — бесшумно ступали по песку, и никто не проронил ни слова. Наконец увидели его: высокий, долговязый юноша, одетый во что-то темное и мокрое, поначалу они не поняли — во что.

Заметив их, юноша попятился, словно хотел убежать, однако потом пошел им навстречу, ступая медленно, неуверенно, пошатываясь и глядя на них с растерянностью и недоумением.

В постскриптуме расскажу историю, которая, возможно, заинтересует тебя не как врача, но скорее как охотника до детективов. Да, вот именно: вчера в тихую, размеренную больничную жизнь нежданно-негаданно вторглась Тайна (прости за высокопарность и позволь мне писать это слово с большой буквы) в обличье юноши со взглядом загнанного зверя — наша медсестра подобрала его на пляже.

В утреннем выпуске местной газеты уже появилась статья, где обстоятельно и в красках рассказано о происходящем, ее втиснули между прогнозом погоды и объявлением о конкурсе среди садоводов; но ведь ты теперь столичный житель, так что остерегайся читать ту статейку — я хочу, чтобы история сохранила для тебя аромат новизны, и расскажу ее во всех подробностях, какими только может располагать очевидец.

Вот как все было. Когда юношу (пишу «юноша», потому что на вид ему не больше двадцати лет) привели ко мне в кабинет, он находился в состоянии психоза. Не стану вдаваться в детальное описание симптомов, там ничего особенного; даже то обстоятельство, что пациент не отвечал на задаваемые ему вопросы и, несмотря на отсутствие патологий на физиологическом уровне, не мог произнести ни слова, — совершенно обычная вещь и легко объяснимая, речь идет о последствиях сильной психической травмы. В подобных вопросах ты разбираешься лучше меня и, разумеется, можешь подумать, какой бес меня попутал, зачем рассказывать о столь банальном случае. Повторяю, я пишу не коллеге-врачу, а любителю разгадывать загадки и распутывать хитрые дела, которому — если, конечно, в нем найдется еще капелька терпения — эта история послужит неплохой пищей для размышлений.

Словом, психоз и отсутствие речи — явления вполне рядовые, это ясно нам обоим; беда в том, что они плохо поддаются лечению, но все же не представляют научного интереса. И нас совершенно не смутило, что у пациента нет при себе никаких документов: наверняка он потерял их в пути (допустим, но в пути куда и откуда?) или, скажем, в воде, если его и вправду прибило к берегу, как утверждает медсестра. Но вот что действительно странно (сейчас в тебе должно наконец проснуться любопытство): нам не удалось найти ничего позволяющего хоть что-то узнать о юноше. Зацепиться ровным счетом не за что.

Когда санитары принесли его в больницу, он был одет во фрак — ни больше ни меньше, поверь мне на слово. Ладно скроенный фрак, но настолько изношенный и линялый, что из черного он превратился в коричневато-серый. Так скажи теперь, что привело человека во фраке на наш крохотный пляж, при том что в округе нет ни одного места, где можно было бы щеголять в вечернем костюме — кстати, при теперешней погоде это не самая подходящая одежда, — и даже самые отважные туристы сейчас ни ногой в наш Богом забытый угол. Но это еще не все! Ни на одежде, ни на обуви мы не обнаружили и следа этикеток, словно кто-то аккуратно срезал их все или, скорее, их вообще никогда там не было. Ни единого намека на отпоротую бирку, понимаешь, а внутри ботинок, на стельках, нет такого липкого прямоугольника, который обычно остается от ярлычка с названием фирмы. Ну и как тебе все это? Разве не Тайна с большой буквы?

От него ничего невозможно добиться. Дали бумагу и ручку — он не удосужился написать ни слова, точно не понимал, чего мы от него хотим. Только смотрел на меня, на молодую медсестру-негритянку, на озадаченных врачей, присутствовавших в кабинете, — смотрел огромными испуганными глазами, в которых я не мог прочесть ничего, кроме величайшего смятения. Кажется, именно так он смотрел на пляже, когда безропотно позволил отвести себя в больницу, не понимая, однако, что происходит. Знаешь, иногда бродячие собаки, подчиняясь какому-то неясному порыву, увязываются за нами на улице, а потом вдруг резко сворачивают в сторону и исчезают так же внезапно, как появились. Поведение юноши напоминало повадки этих собак. Правда, ему бы не позволили, разумеется, свернуть в сторону, и вот он здесь, в хорошей палате, под бдительным оком врачей. В конце концов, случается ведь, что приручают даже бродячих собак.

Так и вижу тебя сейчас: с огоньком в глазах, сгораешь от любопытства и от нетерпения высказать мне свои догадки. Но не торопись, мы еще далеки от развязки, когда, по традициям детективного жанра, персонажи собираются вокруг сыщика, которому удалось распутать нити сложного дела. Я еще не все рассказал тебе, а точнее, не рассказал главного.

Прежде чем пуститься в рассуждения о бродячих собаках, я отметил, что наш пациент был не в состоянии написать ни слова на предложенном ему листке бумаги. Однако спустя некоторое время, уступив, может быть, моим мягким уговорам, он взял наконец ручку и, сосредоточив на бумаге не только взгляд, но и, кажется, всю свою душу, медленно, судорожным жестом вывел несколько линий. Что же он нарисовал? Попробуй-ка, догадайся! Так и быть, скажу сам, потому что ответ настолько неожиданный и странный, что тебе он в жизни не пришел бы в голову…