Эдуард Лимонов - Апология чукчей

Вот какие мысли пронеслись в моей голове в связи с далеким выпускным вечером, состоявшимся в Харькове пятьдесят лет тому назад. В начале весенней эры шестидесятых.

Я отлично помню наступление тоскливого 1976 года в Нью-Йорке. Мои несчастья начались, впрочем, 19 декабря, за пять дней до католического их Рождества: моя возлюбленная жена сообщила мне в тот день, что у нее есть любовник. Было уже холодно, повсюду стояли елки. На Federal Plaza у Rockefeller-центра залили каток, и елка там была самая большая. У магазина «Сакс» на пятой авеню стояли Санта-Клаусы и звонили в колокольчики. На жаровнях турки либо югославы жарили каштаны. Граждане Соединенных Штатов со счастливо озабоченными лицами закупали рождественские подарки близким. Порывался идти снег. А я был несчастлив в любви и бродил среди общего праздника в тонком кожаном пальто, купленном в Италии. Чужой иностранец.

От того Нового года в наследство мне остался привкус горечи, и его хватило на все последующие Новые года моей жизни, на четырнадцать парижских тоже. Два Новых года, 2002-й и 2003-й, я встретил в тюрьмах, 2002-й — в тюрьме «Лефортово», 2003-й — в Саратовском централе. Случались и очень счастливые Новые года, конечно. В ноябре 2006-го у меня родился сын, и я, вне себя от счастья, праздновал пришествие 2007-го с семьей: молодая жена, подросток-дочь от первого брака жены и младенец-сын в колыбельке. Мы сделали утку с яблоками, я сам зашил утке живот. Купили у знакомого поставщика французских устриц и пили французское шампанское. Но уже последующий Новый 2008-й год я встречал хмуро: Катя сделалась чужой, семья разваливалась.

Счастливый Новый год связан с близкими людьми. Если они у тебя есть и они здоровы, всё у тебя хорошо. Даже если денег в обрез, ты можешь устроить себе праздник, не устраивая его: посмотри на счастливые лица любящей жены и юных детей. Даже если кризис повис на окнах тяжелой паутиной хмурых забот, у тебя есть счастливый писк младенцев, их возня… да еще если хватило денег на пахучую елку и бутылку советского шампанского (хорошо замороженное, оно лишь чуть хуже французского), что еще нужно мужчине?! Да ничего, разве что подойти к окну, увидеть огни елок в окнах домов напротив, поцеловав любимую, выпить пузырящуюся жидкость… У меня всего этого не будет. Я приговорен к моей судьбе.

«Пятнадцать человек на сундук мертвеца, и бутылка рому» — вот как иносказательно может быть выражена моя судьба вечного скитальца и одинокого странника, которого жизнь одаривает лишь всегда временным счастьем, бесстрастно и безжалостно разрушая его всякий раз. «Попользовался, парень, и хватит, — говорит жизнь. — Теперь отправляйся выполнять свой долг перед историей». Кран счастья закрывается, начинаются бурные, тревожные дни. Эдуард Лимонов становится Э. Лимоновым учебников и книжек: литератор, журналист и солдат чужих войн, философ и политик. Но несчастливый человек. Я же говорю, «пятнадцать человек на сундук мертвеца» — вот моя доля.

Таким образом, я встречал Новый год на Пятой авеню в Нью-Йорке и на Елисейских Полях в Париже, 1999-й встретил на задымленной от петард Красной площади в Москве, встречал их в одиноких отелях и в тюрьмах. Бурно текущий финансовый кризис в РФ и в мире меня мало заботит: мои сбережения нематериальны — это мои идеи, выраженные в моих книгах, это мои неимоверные воспоминания («вспоминал сраженья и любовниц, видел то пищали, то мантильи», — как писал Н. Гумилев). Возможность передвижения по миру у меня давно отобрана: вначале я сам отказался от путешествий за границу, обоснованно опасаясь, что меня не пустят обратно в Россию, а недавно мне преградил путь туда судебный иск мэра Лужкова ко мне, мэру присудили мои 500 тысяч рублей, потому меня не выпустят судебные приставы. Я бы посетил мой любимый Алтай на Новый год, но с 2001 года, после моего ареста там, в Усть-Коксе поставили полк ФСБ, представляю, что там будет твориться, если я приеду.

Моя судьба, как видите, не уберегла меня ни от тюрьмы, ни от сумы. У меня классическая судьба русского героя. Но я не унываю. Высшие силы меня не оставят и обязательно пошлют мне в Новый год увлекательную юную шлюху.

Начало февраля — еще зима. В России снега глубоки. Стоят спокойные морозы. Иное начинается в последней декаде февраля. Именно тогда я родился. Я родился в один день с отцом американской государственности Джорджем Вашингтоном, 22 февраля. А еще в один день со мной родились Шопен, Шопенгауэр, великий Микеланджело. Получается, что все они имеют в фамилиях буквы «ж» и «ш», называемые шипящими. Всю мою жизнь я раздумываю над февралем, в котором в мой день родились все эти шипящие гении. Как бы моя февральская семья. У меня существуют с ними связи.

Я почти ежедневно лицезрел поврежденную «Пьету» Микеланджело зимой с 1974 на 1975 год. Я жил тогда в Риме и каждый день через холм Сан-Николо ходил в Ватикан, в собор Святого Петра. Красный луч предохранял уже разбитую фанатиком молотком скульптуру белого мрамора от нас, посетителей.

С Джорджем Вашингтоном я связывался через город его имени — столицу, основанную им рядом с его имением Маунт-Вернон, всего лишь через реку Потомак, чтобы удобнее было добираться на службу. Роскошь — заложить столицу государства таким образом, чтобы тебе было удобно, могли себе позволить только Петр I российский и Вашингтон североамериканский.

С другими членами шипящего семейства связи тоже существуют, но не прямые, а опосредованные. Так, с Шопеном я жил в Париже, правда через полтора столетия после него. А еще пианист Юрий Егоров приглашал меня в 1979 году в Нью-Йорке в «Карнеги-холл», где он исполнял сразу два «сета» этюдов Шопена. О Шопенгауэре я думал как о родственнике Шопена, ввиду долгого проживания в Германии его фамилию онемечили, предполагал я. Зная, впрочем, что это — моя выдумка.

Наш день всех шипящих обычно совпадает с началом карнавалов в Венеции и в Луизиане, после которых наступает сорокадневный Великий пост перед Пасхой. В природе, и в Европе и в Северной Америке (но не в Луизиане, конечно), цветовая палитра пейзажей в это время небогата, ограничена белым, черным и серым. Ветер уже пахнет, впрочем, не по-зимнему, пахнет тревожно только еще намечающейся весной. Ветер предвещает бури, наводнения, эффектные страсти, убийства и самоубийства. Часты в это время оттепели и последующие обледенения. Депрессии, нервные срывы и легочные заболевания неизбежны в эти дни. Бывают и революции.

Русская буржуазная началась, когда 5700 вагонов с хлебом и продовольствием застряли на пути к Петрограду, потому что 1200 локомотивов вышли из строя. На Выборгской стороне и на Васильевском острове были разгромлены все булочные. По улицам проходили народные шествия. Толпа кричала: «Хлеба и мира!» Казаки атаковали толпу и убивали рабочих. «На правом берегу Невы показывается беспорядочная толпа с красными знаменами, между тем как с другой стороны спешит полк солдат. Так и кажется, что сейчас произойдет столкновение. В действительности обе массы сливаются в одну. Солдаты братаются с повстанцами», — свидетельствовал посол Франции Морис Палеолог. И уже на другой день он констатирует: «Окружной суд представляет из себя лишь огромный костер; арсенал на Литейном, дом министра внутренних дел, дом военного губернатора, здание слишком знаменитой «охранки», около двадцати полицейских участков объяты пламенем; тюрьмы открыты, и все арестованные освобождены: Петропавловская крепость осаждена, овладели Зимним дворцом, бой идет во всем городе».