СЕРГЕЙ ЗАЛЫГИН - После бури. Книга первая
- Название:После бури. Книга первая
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:Известия
- Год:1988
- Город:Москва
- ISBN:нет данных
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
СЕРГЕЙ ЗАЛЫГИН - После бури. Книга первая краткое содержание
Главный герой романа лауреата Государственной премии СССР Сергея Залыгина — Петр Васильевич (он же Николаевич) Корнилов скрывает и свое подлинное имя, и свое прошлое офицера белой армии. Время действия — 1921 — 1930 гг.
Показывая героя в совершенно новой для него человеческой среде, новой общественной обстановке, автор делает его свидетелем целого ряда событий исторического значения, дает обширную панораму жизни сибирского края того времени.
После бури. Книга первая - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Интервал:
Закладка:
Покуда мастер говорил, все убеждались в его сумасшествии больше и больше, и только Корнилов терялся в догадках. Он ведь слышал эти же суждения мастера и раньше и тогда не угадывал в нем сумасшествия, а теперь должен был угадать, обязан был, но обязанность оказалась слишком тяжелой.
— Иван Ипполитович! — попытался что-то объяснить он мастеру.— Иван Ипполитович, дорогой, вы же в скважину хотели просунуть голову?! Значит, действительно с вами неладно, и, если вас развязать, предоставить самому себе, это вам же будет непоправимый вред! Потерпите, голубчик, мы вас вот-вот отправим к доктору, потерпите!
— Ну да, конечно, надо потерпеть...— как бы даже и согласился мастер, но тут же совсем уже другим, громким, стонущим голосом заговорил дальше: — Только сумасшедшие люди могут уговаривать друг друга терпеть и терпеть жизнь в нечеловеческом состоянии! А когда находится один, который совестливый, который великий, потому что идет от великого желания стать человеком истинным, к истине ужаса идет, ну хотя бы и тем способом, что заглядывает в страшную тьму, в глубину земляной скважины, собственным трудом созданной, собственными руками загубленной, когда так, то этот праведник всем другим уже зверем кажется, и они вяжут его грязными веревками, и кидают наземь, и глядят на него дико и с ненавистью, и объявляют лишенным ума! Вы-то со мной беседовали, Петр Николаевич, вы-то слышали мысль мою и ранее и не боялись ведь ее тогда нисколько, не принимали ее за сумасшедшую, наоборот, за сильную мысль вы ее почитали! — совершенно точно угадал мастер сомнения Корнилова, а угадав, продолжал еще громче, еще увереннее, умнее: — Вы поймите меня, мы знакомы давным-давно, гораздо прежде, как в «Буровой конторе» встретились, как сделали вы меня по некоторым по соображениям своим совладельцем, как послали в город Саратов на Волге получить причитаемое вам владение в виде бурового оборудования, десять комплектов, гораздо раньше всего этого мы о жизни друг друга подозревали, должны были подозревать, невозможно представить, чтобы нет, так за что же вы нынче меня забоялись-то, Петр Николаевич? За что, непонятно мне совершенно и для каждого здравомыслящего непонятно то же самое! Ну, не преступление ли это, этакая боязнь и подозрения, не преступление разве и не малодушие для вас, для человека в здравом уме и в памяти? Не позор ли и не ужас ли, которое в мою книгу великую записанные должны быть обязательно и во что бы то ни стало? Развяжите меня тотчас! Ну?! Будьте же человеком с человеческим сознанием! Хоть раз в жизни будьте им!
В замешательстве был Корнилов. В полнейшем. И чтобы понять, сошел ли с ума Иван Ипполитович или это кажется, только временное нашло на него затмение, он сделал еще одну попытку — в том же, а прежнем духе, как можно спокойнее продолжил разговор:
— Что же, Иван Ипполитович, вы увидели там? В скважине2
— Вот этого вам не понять! Вам не понять, а вы мне поэтому и не верите! Человек столь привык ничему не верить, чего он не понимает, а это — неправильно, это безнравственно и стыдно, такая гордыня, а я ведь за себя, за правоту свою, за светлое и непорочное свое сознание могу вам чем угодно, каким угодно именем божьим или человеческим поклясться! Хотите, именем Федора Михайловича! Он же вам безупречен! Вы моим упрекам к нему не верили, вы не хотели от него, чего я хотел, не спрашивали у него, зачем он бога в человеке оставил, зачем спутал земное с царством небесным, зачем не возвел бога над человеком и не возвел его в ужас мистический? Федор Михайлович только мне и упречный, вам же он без страха и упрека, так вот, хотите, его именем поклянусь?
И опять Корнилов как будто бы поверил, что все это не более чем странность, очень большая, необъяснимая, небывалая, но странность Ивана Ипполитовича и, наверное, следствие денной и нощной «ловли» камня со дна скважины, но в этот миг мастер улыбнулся... Улыбнулся, и ничего просительного на обезображенном лице его вмиг не осталось, ничего доброго, он задохнулся и хрипло проговорил:
— Ну?! Ну, развязывай меня, несчастный и бесчестный! Развязывай, совладелец мой, не то единственным я стану владельцем «Буровой конторы»! Развязывай, откупайся от меня — это последний есть твой шанс, не то... Развязывай, когда желаешь узнать — тот камень, брошенный на дно, во тьму скважины, из чьих рук он был пущен вниз! Ты искал то имя, ты мучался, а я знаю его с первого же мгновения! Тот камень — это не только мое, но и твое, злодея, испытание было! Развязывай, ну?
Корнилов смотрел вокруг себя. Налево. Направо.
Уже по-другому слушали люди Ивана Ипполитовича, как бы издалека-издалека бросали они подозрительные взгляды на Корнилова, и тут Корнилов со злобою, стесненно, однако же очень громко сказал:
— Ну, что же все стоим? Неподвижно? Надо его,— он кивнул на Ивана Ипполитовича,— надо его унести в палатку, воды надо дать... человеку.— Потом уже спокойно, расчетливо еще произнес: — На голову холодную примочку. Приедет Елизавета, и на той же подводе отправим человека в больницу...
Мастера Ивана Ипполитовича подняли и понесли. Вся в металлической ржавчине, тянулась за ним по земле веревка, которой он был связан по рукам, и другая, потоньше, посветлее — от ног. Корнилов смотрел на обе и вдруг подумал о сходстве между Евгенией Владимировной и мастером Иваном Ипполитовичем... Та была вечной сестрой милосердной, этот был в свое время санитаром не то на фронте, не то в венерической лечебнице — вот и сходство? В санитарности? Или в том упорстве, с которым один верил в свою «Книгу ужасов», другая — в свое милосердие?
Ну конечно, ни малейшего значения не имело — кто...
Елизавета приехала вскоре, привезла завтрак...
Узнав, какая случилась беда, жалостливо всхлипнула.
— Может, помстилось вам всем, будто он в безумии? Где он тут находится-то?
— Не ходила бы ты к нему, нехорош он, да и связанный сильно...— сказал Митрохинотец, но сказал неуверенно.
Елизавета кормила мастера с ложки, умыла его и, слышно, все время с ним разговаривала в палатке.
Потом пришла, побледневшая и растерянная, уже совсем не Ева, и Корнилов спросил ее:
— Ну? Может быть, показалось нам?! Показалось нам это сумасшествие?!
— Да нет же, истинно он сумасшедший, ваш мастер Иван Ипполитович. Миленький! Все об ужасе говорит, все об ужасе... Нет, сильно он сошел с обыкновенного ума, у его нынче свой уже, не понятный никому ум... И женская здесь вот как необходима душа — приласкать убогого и несчастного... Моя душа и требуется.
Нескладность фигуры Елизаветы, и лицо, и сильный, только для крика созданный, но вдруг поникший голос — все предстало перед Корниловым в облике женском и в той, только женщине доступной милосердности, которая снова и снова приблизила к нему Евгению Владимировну Ковалевскую.
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: