Я. Сенькин - Фердинанд, или Новый Радищев

С опасным суеверием упорно боролась официальная церковь и нарождавшаяся земская медицина. Но обычай глубоко пустил корни, и однажды в жаркую погоду во время известной засухи 1895 года он и стал причиной гибели дуба — многочисленные женские панталоны и лифчики, висевшие на ветках, загорелись от искры костра, разведенного неподалеку беспечными пастухами [25] См. примеч. 3. (В файле — комментарий № 6 — прим. верст. ). . Могучее дерево, объятое пламенем, как на картинах С. Дали, погибло безвозвратно.

Еще говаривали старики об этом дубе, что среди тысяч желудей, которые осенью священное дерево роняло на землю, раз в сто лет созревал так называемый «желудь Познания». Человек, его раскусивший, мгновенно постигал всю мудрость мира, слух счастливца настолько обострялся, что он мог слышать слова, сказанные другими на огромном расстоянии.

Известно, что в Шотландии таких священных дубов немало, и поэтому там нередко встречаются люди прямо-таки феноменальных способностей, прославившие этот маленький гордый народ. Специалисты, да и попросту начитанные граждане знают, как шотландцы в древности избегали опасности быть подслушанными. Самые секретные вещи они говорили друг другу через медную трубку, что и стало толчком к изобретению телефона Александром Беллом. Конечно, оппоненты предполагают, что на самом деле изобретение телефона явилось результатом двух малоудачных браков Белла. Изобретатель дважды совершенно случайно женился на глухих женщинах и страшно досадовал, что ему каждый день приходилось громко кричать глухой как тетеря супруге, требуя в файф-о-клок традиционный чай с печеньем. К тому же, как назло, к концу жизни у него оглохли родная мать, любимая собака и старый попугай. В итоге Белл, припертый обстоятельствами к стенке, изобрел телефон.

Скажем откровенно — случаев, подобных шотландским, у нас не зафиксировано, а потому не станем грешить против истины. К своей досаде, о свойствах волшебных желудей наши люди не знали, а на сжиравших их кабанов заветный желудь явного влияния не оказывал. Впрочем, народ наш без всяких там волшебных желудей и пресловутых медных трубок прославился на весь мир не меньше шотландского непревзойденными, редкими качествами: примерным трудолюбием, врожденным законопослушанием, радушным гостеприимством, а также (вспомним в пику даосам) «шестью „Ю“»: честностью, чистоплотностью, трезвостью, смекалкою, нетребовательностью (к себе) и неприхотливостью.

В наше время от священного дуба осталась только горелая коряга-пень. Неведомо когда исчез и старичок Кожугетович… Как бы то ни было, с годами мы, проезжая мимо коряги, осознали, что место это необычное, сакральное, видимо, в древности тут находилось капище Велеса, и соответственно дед Кожугетович являлся волхвом или вообще Сильваном. С той поры мы и стали на ходу совершать жертвоприношения: выбрасывали из окошка шкурки от банана или кусочек колбасы и, держа руку у козырька, дружно и громко орали: «Здравия желаю Николай Кожугетович!» После чего дорога бывала обычно гладкой. А если ритуал не совершить, то внизу, на спуске, обязательно стукнешься о неведомо откуда возбухший ухаб — этакую асфальтовую «волну», которой издали и вовсе не видно…

И вот уже машина спускается в своеобразный провал, овраг, тянущийся на многие версты. Возможно, что и селение от этого зовется Ямок. Самым примечательным и необычайным событием XX века в этой местности стало небывало жаркое лето 1972 года. Несколько недель леса и болота так горели, что над низиной повисло густое и смрадное облако, солнце скрылось в сизом мареве, наступила тьма, да столь непроглядная, что некоторым показалось — произошла атомная война и наступила обещанная учеными многолетняя «вечная ночь» после взрыва. Действительно, определить, утро или вечер на дворе, оказалось совершенно невозможным. Люди передвигались практически почти на ощупь, ориентируясь на очертания знакомых построек и голоса друг друга. Электричества не было (сгорели опорные столбы), а свечи от недостатка кислорода постоянно гасли. Между тем скотине требовалось сено, и мужики из деревень пытались накосить его на опушках леса и у болот (в ближайших полях и на огородах вся трава давно уже выгорела). Десятка полтора жителей Ямок, сбившись в кучу, чтобы не потеряться, отошли от деревни на пару километров и кое-как, постоянно перекликаясь, накосили травы, а затем двинулись домой, но в смрадной тьме сбились с дороги и попали не в свою, а в дальнюю, отстоящую от Ямка на десяток километров деревню Лужок. Та самая, что в двух шагах от деревушек Путино и Беспутино. Поразительно, но абсолютно такая же история произошла и с мужиками этих самых Лужков (как тут не вспомнить старый анекдот о ссоре нового русского и мэра Москвы при аварии: «Я — мэр Лужков! — Каких, блин, еще Лужков?»), куда забрели ямковцы. Выйдя на покос, лужковцы тоже сбились с пути во мгле и прибрели в… Ямок. Переночевав у обеспокоенных хозяек пропавших мужей, обе группы косарей с наступлением предполагаемого утра отправились домой, но вновь заблудились и опять-таки вышли к чужим деревням: ямковцы — к лужковским женам, а лужковцы — к ямковским. И целый месяц (!) обе группы страдальцев (совершенно трезвых!) будто бес водил по задымленному лесу. Сколько мужики ни старались выбраться с чертовой тропы, ставя вешки и передвигаясь по ним от одной к другой (опыт, почерпнутый селянами из фильма «Сельва» об ужасах бразильских чащоб), результат оставался, увы, прежним — после многих часов блужданий по высохшим болотам и лесам они вновь нечаянно оказывались в тех же чужих деревнях.

Чтобы как-то оправдать свою невольную «командировку» и затянувшееся столование в чужой деревне, они начали косить хозяйкам, на сеновалах которых ночевали, сено, а потом и приносить в дом случайно пойманную дичь да рыбу из обмелевших озер и речек. Дальше — больше. Некоторые горе-косцы перебрались с сеновалов в дом, стали активно помогать женщинам по хозяйству — дрова колоть, навоз выносить и прочее — как известно, без мужика в деревне трудно. Наметилось сближение, возникла взаимная симпатия. Спустя месяц лужковские и ямковские дамы, полагая (во многом — для успокоения совести), что их мужья погибли в горевших вокруг лесах, сошлись с пришлецами, между ними завязались романы, и даже некоторые ложные вдовы впервые за много лет понесли от своих квартирантов. Зловещим фоном этой невероятной истории стали панические настроения жителей, мрачное ожидание конца света, которое постоянно поддерживали ходившие от одного дома к другому темные бабки-эсхатологистки. А подобные настроения, как известно (см. «Пир во время чумы» А. С. Пушкина), во многом смягчают строгие в обычной жизни моральные табу.