В. Коваленко - Внук кавалергарда

Ванька удивился, до чего они похожи — как два брата-близнеца. Подошедший казак и брат, оба высокие, статные, даже одеты одинаково: поверх солдатской формы темно-коричневые черкески, на голове белые лохматые папахи.

— Ты только ничего не бойся, все будет хорошо, — обронил, возвратившись, Степан.

По голосу брата Ванька понял, что что-то случилось.

— Как, голова не болит? — сочувственно поинтересовался Степан, вытирая засохшую кровь с Ванькиного лица.

— Болит, — признался Ванька.

— Война, будь она проклята, брат брата готов убить, — с тяжелым выдохом сказал Степан.

С двумя солдатами подошел невысокий кривоногий урядник и сказал с явным удовольствием, похлопывая кнутовищем по голенищу сапога:

— Березин, давай пленного к есаулу.

У Степана сжались до белого цвета пальцы на эфесе шашки.

Макущенко за спиной урядника, понимая состояние Степана, испуганно затряс рукой.

— Какой же он пленный, он мой брат кровный. — Желваки судорожно заходили на Степановых бритых скулах. — Он ить у меня один остался.

— Есаул разберется, — с опаской отступая от Степана, уже тише сказал урядник и кивнул стоящим позади солдатам.

Со звоном вылетела шашка из ножен.

— Не балуй, Березин, — отбегая в сторону, визгливо кричал урядник и дрожащей рукой пытался расстегнуть кобуру нагана.

Солдаты направили на Степана штыки.

Ванька поднялся, скользнув спиной по стволу березы, опершись на которую сидел, и во все глаза, ничего не понимая, смотрел на происходящее.

Малоросс сдерживающе повис на Степановой руке, тайно подмигнув ему.

— Урезонь его, Макущенко, урезонь баламута, — бегал вокруг них урядник, показывая глазами солдатам, чтоб уводили Ваньку.

Степан отстранил Макущенко, со стуком вложил шашку в ножны и пошел за Ванькиными конвоирами, понемногу успокаиваясь.

Ванька оглядывался назад: идет ли Степан? Убедившись, что брат идет вместе с Макущенко, успокоенно шел дальше, под прицелом винтовок.

Есаул, средних лет мужчина, сидел на сброшенном седле подле костра, в кругу своих офицеров. Невероятно белая черкеска и голубая мерлушковая папаха выделяли его среди заурядно одетых подчиненных. Он вообще любил выделиться, порисоваться.

Урядник наклонился к его уху. Шептал долго, косясь то на Ваньку то на Степана.

— Господин есаул, ваше благородие, — кинулся из кучи казаков Степан. — Пощадите, — заикаясь от волнения, умолял он. — Брательник он мой, кровный. Один он у меня, один. Никакой он не красный. Один он у меня, один, — твердил он слезно.

— Казак, — подступил есаул к Степану, — не ты ли когда-то давал клятву на верность царю и отечеству, а там есть и такие слова: «Не щадя живота уничтожать врагов отечества». А сейчас настал именно тот момент, когда слова данной тобой клятвы проверяются на деле. — Есаул стал говорить громко, чеканя каждое слово. — В этой гражданской войне, где на поле брани сошлись два противоборствующих класса, — он переходил от казака к казаку, глядя каждому пронзительно в глаза, упиваясь своим красноречием, и чувствовал себя сейчас на вершине своего ораторского мастерства, — нет ни свата, ни отца, ни брата. Есть только враг твоего отечества, есть люди, посягнувшие на твой мирный уклад жизни.

Он резко повернулся к Ваньке и спросил каким-то торжественным голосом:

— Так куда ты вез оружие?

Ванька молчал, сбитый с толку болтовней есаула.

— Расстрелять! — бросил тот театрально и пошел к офицерам.

Макущенко повис на Степане и силой утащил в сторону.

Ванька стоял какой-то потерянный и жалкий; он, кажется, даже не понял слово «расстрелять».

До него дошел весь смысл произошедшего, когда урядник сунул ему в руку саперную лопату:

— Ступай, — и указал на степь.

На расстрел повели трое солдат, позади на коне ехал урядник.

Ванька копал могилу, когда услышал скачущий топот коней и громкий окрик урядника: «Куды прете, вертай отсель».

В ответ прогремело два выстрела.

Ванька поднял от ямы голову и увидел, как Макущенко пинками отправляет двух оставшихся, растерянных солдат в часть, а к нему с раскинутыми руками и счастливой улыбкой на лице бежит Степан.

Ванька швырнул прочь лопату и шагнул к брату в объятия.

— Ванек, Ванек, живой, — шептал страстно брат, покрывая поцелуями мокрое Ванькино лицо.

Подбежал Макущенко, нетерпеливо поторопил:

— Быстрей! Уходимо. Опосля расцеломкаетесь.

И тут грянул выстрел. Ванька, обнимая брата, почувствовал, как у того судорожно дрогнула спина; почти тут же из уголка губ потекла струйка крови.

— Прости, бра… — с кровью выдавил он и безжизненно обмяк в Ванькиных; руках.

— Степан-н-н! — разрезал степь истошный крик. Макущенко стрелял в убегающие две серые фигуры. Когда оба солдата упали, он подбежал к визжащему в истерическом плаче Ваньке и жестко оторвал его от тела брата:

— Тикать надоть, швидчее.

Силой усадил паренька на братова коня, сунул торопливо винтовку и шашку брата и ладонью, поторапливая, шлепнул коня.

Не успели отъехать — за ними пошла погоня. Преследовали не менее двух десятков верховых казаков.

Макущенко, прижавшись к шее коня, под суматошный свист пуль, вслух умолял Бога: «Поможи, Господи! Брошу пити, матюгаться, гуляти, усе брошу, тильки поможи».

То ли горячая молитва казака оказала помощь, то ли еще что, только погоня отстала. Но и свои кони изрядно измотались, екали селезенкой, хлопья розовой пены зависли на поджарых боках.

Сделали привал.

— Твоя молитва помогла, — улыбнулся Ванька.

— Тю-ю, ты думал, я взаправду Богу? Шо тильки вгорячах не набрехаешь! — весело осклабился Макущенко. — Меня дразнют Сашком, — доставая провизию из переметной торбы, между делом сказал он.

— Лучше бы меня расстреляли, брат бы сейчас был жив, — горько вздохнул Ванька и заплакал.

— Який брат позволит, шоб его ридную кровинку убили. Також довольно мокреть, слезами горю не поможешь. И запомни: ты с сего дню казак Уральского воинства. Не просто хлопчик, а казак. И должон быть достоин памяти свово брата, а не распускать нюни.

Ванька скинул Степанову винтовку и, косясь на горячего Сашко, стал умываться из баклажки, задрав голову и поливая струйкой на заплаканное лицо.

— Не плескай много. А друг он был сердешный. Усе с ним пополам, одной буркой укрывались. Вот — крестиками обменялись, яки брат стал, — он расстегнул стоячий ворот гимнастерки и вытащил из-за пазухи медный Степанов крестик, покрутил им перед Ванькой и засунул обратно.

Нарезая шашкой сало, позвал Ваньку:

— Айда, хлопче, поснедаемо.

— Не хочу, — отказался паренек.

— Местечко непоганое подобрали, — оглядываясь окрест, пробухтел Сашко с набитым ртом. — Туточки нас врасплох не застануть.