В. Коваленко - Внук кавалергарда

— Да, как у вас кони? — поинтересовался он у Сашко.

— Казак без коня кругом одинок, — улыбнулся Макущенко, — а мы — хвала Всевышнему — не одиноки.

Ванька закивал головой.

— Что ж, это хорошо, — задумчиво проронил Зданович. — К кому ты их думаешь направить, Лев Борисович?

— Во вторую роту, к Калюжному.

— Пусть будет так, — сказал Зданович и тут же крикнул в дверь: — Мишка, всех командиров рот ко мне!

— Идемте, — обняв Сашко за плечи, тепло сказал Антонов, — подождете Калюжного у штаба.

Выйдя вместе с ними на крыльцо, крикнул пожилому солдату:

— Верните оружие. — И, подмигнув им, пошел обратно.

— Где наши кони? — спросил Сашко у пожилого, накидывая через плечо ремень шашки. — А ты собрался нас на тот свет отправлять. Не получилоси, — хмыкнул.

— У коновязи, — буркнул солдат, отдавая Ваньке оружие.

По ступенькам крыльца дробно загромыхали подкованные сапоги — командиры рот спешили в штаб.

Незримо наступал вечер. От кустов и деревьев подле дворов протянулись по песчаной деревенской дороге длинные синие тени. Зачадили дымами печные трубы, в избах замерцали зажженные лампы.

— О, святой народ, — осклабился Сашко. — Даже бурку не уперли: разве так гоже? — И поправил ее, свернутую в скатку и привязанную позади седла.

Ванька гладил Степкиного гнедого коня, сглатывая подступившие к горлу слезы, и не заметил, куда пропал Сашко.

Минут через десять он подошел с высоким чубатым парнем, одетым в ободранную кожанку.

— Это и есть Иван Березин, брат мово друга, а теперь и мой брат, — так представил он его чубатому.

Тот пожал Ванькину руку и представился:

— Егор Калюжный, командир второй кавалерийской роты.

Ловко вскочил в седло и сказал:

— Ну что? Поедем в часть, времени осталось в обрез. Выступать за полночь, ты, Макущенко, выйдешь с ребятами сейчас: разведка наша — так приказал командир полка.

— Не отставай, Ванек, — так же проворно вскакивая в седло, прокричал Сашко, уносясь вслед за командиром роты.

Ванька вторую ночь не сомкнул глаз. Мысли о прошедшем дне отгоняли сон. Вспоминался Степан, рослый и симпатичный, с трогательной, чуть грустной улыбкой, и Ванька, уткнувшись в подложенное под голову седло, стиснув зубы, тихо плакал.

Сосед, спавший слева, чутко тронул его за плечо:

— Ты что плачешь?

Ванька шмыгнул носом и сдавленно прошептал:

— Ничего, ты спи, спи.

А в третьем часу объявили «подъем».

Ванька скакал в середине строя, с интересом всматриваясь в лица бойцов, скачущих рядом.

Обгоняя их, простучали колесами три тачанки. В передней сидел командир полка. Развевалось алое знамя, и шумно дышала в тачанке пара лошадей. Командир полка Зданович что-то крикнул Калюжному, скакавшему впереди строя, и тачанки ушли вперед.

Ванька мельком оглянулся назад и увидел: в предрассветной мгле за ними следуют две или три роты всадников. Гордость за силу, спешащую на помощь его деревне, наполнила теплом Ванькино сердце. С Ваньки сполз страх перед неизвестным, гнетущим, темным. И в груди, как сталь в горниле, родилась святая ярость. За гибель брата. За вечную нужду отца.

— А где твоя шапка? — крикнул ему скакавший впереди боец.

— Под Сорокой лежит, — разглаживая непокорный чуб, тоже криком ответил Ванька.

— Меня Семкой с Саратова зовут.

— Меня Ванькой.

Ваньке вдруг стало хорошо, хорошо оттого, что в этой скачущей массе красноармейцев он не числился обездоленным сиротой, он был равный им, он был боец Красной Армии. И сейчас вместе с ними он скакал на кровавый бой. Он не сирота, он не одинокий, он равный среди равных, он свой.

Ваньке вдруг вспомнился лощеный есаул, и он в ненависти заскрипел зубами.

Семка попридержал своего солового коня и теперь скакал стремя в стремя рядом с Ванькой.

— Ты в рубке мне спину прикрывай, а я твою, хорошо?

— Хорошо, — согласился Ванька. Семка привстал в стременах и обернулся.

— Есть, — крикнул он, — роты пошли по флангам. Значит, вскорости и начнем.

Ванька тоже обернулся и увидел, как две роты, скачущие позади их, разошлись.

Теперь он смотрел на Сашко: конь его вьюном вытанцовывал возле командирской тачанки, а сам Сашко размахивал правой рукой, показывая ею по сторонам, и кричал что-то. Зданович снял фуражку и замахал ею Калюжному. Тут же к ним подлетел Калюжный, в секунду выслушал комполка и крутанул коня обратно. Не доскакав до роты, прокричал: «Шашки наголо!» По цепи всадников перекатом прокатилось: «Шашки наголо!»

И в ту же секунду в голову роты ударил снаряд. Ванька покачнулся в седле от взрывной волны, но все же удержался. Рота тут же рассыпалась. На дороге остались три убитых кавалериста и две лошади. Одна лошадь понеслась обратно.

— Прикрывай скорее! — провизжал Сенька и, крестя шашкой воздух, полетел вперед.

Ванька пхнул коня каблуками под ребра и, выхватив из ножен шашку, понесся стремглав следом.

Белые шли на них в гнетущем молчании.

Ванька увидел, как вторая половина белого эскадрона, обогнув пушки, пошла на красную роту слева.

Торопливо, почти захлебываясь, затукали с обеих сторон пулеметы. Неприятельская пехота перебежками побежала на фланги.

«Не выстоим», — отбивая удар шашки бородатого казака, подумал он. В это время на фланги вылетела невесть откуда взявшаяся красная кавалерийская рота, и перевес пошел на сторону красных.

На Ваньку насел то ли казах, то ли киргиз. Ванька только успевал увертываться от его молниеносной шашки, но беляк допустил единственную ошибку. Он круто занес шашку для продольного удара — и это стоило ему жизни. Падая, он саблей все же достал Ванькино левое предплечье. Паренек в горячке боя своей раны не почувствовал. Что было дальше — он помнил как во сне. Помнил, как добивали отступающие эскадроны, как рубили бегущую пехоту.

После боя, который шел не более двадцати минут, он слез с коня, привязал его к колесу перевернутой тачанки, начал отдирать окровавленную, засохшую косоворотку. По предплечью потекла кровь.

Бегущий от раненого к раненому пожилой медбрат, увидев, что делает Ванька, заверещал осипшим голоском:

— Не трогай, гангрену занесешь!

— Ладно еще, не сифилис, — заржал подъехавший Сашко. — Шо, казаченьку, спытал, яки шашка кусается? Ладно, голову не оттяпали.

— Спытал, — сквозь стиснутые зубы ответил Ванька, помогая медбрату стягивать с плеча косоворотку.

Подъехал с перевязанной головой Сенька.

— Я ж тебе сказал: прикрывай, — укорил он безобидно.

— А я тебя видел… Будь, будь, — болезненно погудел медбрату Ванька.

— Сорочку придется выкидывать, — сказал с коня Макущенко.

— Да, выбрасывать, — поддакнул медбрат, заливая рану йодом.

— Положь на место! — рявкнул Ванька. — Память: матушка шила.