В. Коваленко - Внук кавалергарда

Они еще побродили по выставке, девчата скромно удалились, потом Босяк напросился проводить Валю до дома. Они шли не спеша по чистым и светлым улицам города, Босяк всю дорогу смешил Валю. За весь путь он узнал, что Валя живет вдвоем с матерью, старший брат служит офицером на корабле. Учится она в музыкальной школе по классу фортепиано и мечтает стать музыкантом.

— Я обязательно напишу ваш портрет на фоне фортепиано, — неожиданно оборвал разговор Босяк.

— Зачем? — удивилась Валя.

— Я так хочу, — скороговоркой и тоном, не терпящим возражений, ответил он, уходя мыслями в сюжет новой картины.

У самого подъезда Валя неожиданно предложила:

— Идемте ко мне в гости, мама будет очень рада, и давайте, в конце концов, перейдем на «ты», — сказала она.

Против того, чтобы перейти на «ты» Босяк ничего не имел, но, вспомнив, что под тесными кроссовками у него дырявые носки, отказался от предложения идти в гости. Объяснив это тем, что ему пора кормить голубей.

— В следующий раз, — пообещал он, помахав на прощание Вале рукой.

Гопники, что дежурили у моста на «Выселки», встретили его на углу дома.

— Кто к нам спешит-то, борзой хорек, — растопырив руки, ощерился Цветной.

— Знает кошка, чье мясо съела, — пробасил парень лет восемнадцати, самый рослый и самый патлатый из троицы.

Босяк краем глаза увидел, как третий из окруживших его, в кожаной фуражке, воровато нырнул ему за спину.

«Обложили, сволочи», — озираясь, мельком подумал Босяк.

— Щас мы тебе форс ретивый сбивать будем, — осклабился Цветной, щелкая лезвием выкидывающегося ножа. Он поднес нож к груди Босяка и хохотнул в лицо винным перегаром: — Че, очко жим-жим, а-а?

Босяк на секунду упустил из виду парня в кепке, когда тот неожиданно ударил его ногой в спину. Нож он не почувствовал, только под сердцем будто током ожгло.

Цветной отпрянул, выпучил глаза и, ловя ртом воздух, бестолково затряс перед своим лицом руками:

— Ты че, козел, ты че наделал? — истерично завизжал он.

— Да я думал, что ты, — оправдывающе лепетал парень в кепке.

Закричали две проходившие мимо женщины. Патлатый вдруг резко сорвался и побежал, Цветной отбросил окровавленный нож и пустился следом, за ним парень в кепке.

Босяк, зажав рану рукой, прошел несколько шагов и упал с побледневшим лицом, женщины все кричали надсадно и истерично. Сквозь крики Босяк едва расслышал игру на пианино. Кто-то на третьем или четвертом этаже самозабвенно играл «Полонез Огинского».

Он не видел и уже не слышал, как приехала машина скорой помощи и милиция, он не видел столпившихся у его изголовья людей, он только чувствовал, что поднимается в небо. Он видел вокруг себя своих голубей и видел с высоты полета маленькие коробки домов, муравьиную суету людей, ничтожно маленьких людей. Он уходил в небо.

Хоронили его ярким весенним днем. Было много народу и очень много солнца. А над кладбищем до самого вечера кружила пестрая голубиная стая. В лучах золотого солнца они были, как ангелы. Добрые ангелы.

После моей свадьбы у родного дядьки началась неделя похмелья. Это, скажу я вам, маловеселое занятие, даже очень занудное. Особенно, если попал в полосу безденежья. Дядька, хотя и работал начальником снабжения, в данный момент сел на мель в финансовом вопросе. Просто целый анекдот. Снабженец, и без денег.

Я в ту пору работал художником в городской художественной мастерской, где неукоснительно соблюдались три правила: художник должен быть слегка побрит, слегка наодеколонен и слегка выпимши. Нами охотно соблюдалась третья заповедь. В пятницу мы коллективно выпили из ведерка, и я пошел с молодой женой ночевать к бабушке. Она жила вместе с дочерью, моей крестной, в большом доме, располовиненном на две семьи. Во второй половине дома жил вышеназванный дядя Ваня с семьей.

Проснувшись рано утром, я почувствовал недомогание в организме.

«Лечиться надо», — решил я и, обув босую ногу в разбитые тапочки, отправился к дяде Ване.

Надо ж такому случиться, а он бежал с теми же мыслями ко мне, но в галошах и так же на босу ногу. Мы встретились у палисадника на середине дома.

— Юрк, у тебя что есть? — были первые слова его при встрече.

— А у тебя? — ошарашил я его его же вопросом.

Он стал ходить взад и вперед в глубокой раздумчивости.

— Знаешь что? — через время с восторгом вскрикнул он. — Ты иди к моей Тоньке, а я пойду к твоей Нинке, кто-нибудь из них сжалится и даст нам рубль.

И мы разошлись с надеждой на удачу. Когда мы снова встретились, то объяснять было ничего не надо. И так было все понятно.

— Не любят нас наши жены, — с обидой обреченного выдохнул он.

А я понуро зачитал ему четверостишие:

— Надежды не для старых, надеждам нужно время, чтоб их создать сначала, чтоб их разбить потом…

Стихи ему, видимо, не понравились, и он, засунув руки в карманы трико, стал раскачиваться на носках, при этом что-то бубня себе под нос.

Через минуту его лицо озарила счастливейшая улыбка:

— Есть выход! — и, подняв руки над головой, стал пританцовывать и припевать с надеждой. — Сейчас мы с тобой заведем мою машину и поедем за город. Там народу, и все в город едут, на базар. Сегодня же суббота, а значит, народу там прорва. Вот так-то, дорогие женушки. Мы найдем выход, еще какой выход. Айда за машиной, — потащил он меня за рукав к себе во двор.

Я, не сопротивляясь, поволокся. Хотя во мне уже подохла всякая надежда.

— Сейчас мы потихоньку выкатим ее, и нас митькой звали, — всю дорогу радостно убеждал он меня.

Через десять минут мы выехали за город на его новеньком «Запорожце» и покатили в сторону Базарной Ивановки. Проехали одну деревню, другую — дорога была пустынной. Ни одного человека, стремящегося попасть на базар в город Сорочинск, не было видно.

— Куда они все запропастились? — недоуменно гадал дядя Ваня.

— Рано еще, и они же не с похмелья, — высказал я догадку.

Он, перекосив лицо, посмотрел на меня, но ничего не сказал.

Вдруг впереди, на обочине, мы заметили одиноко стоящую фигуру. Через минуту дядя Ваня лихо затормозил с ней рядом. Это была старуха лет семидесяти или больше.

— Вам куда, мамаша? — бодро спросил он, отправляя меня на заднее сиденье.

— Да в соседнюю деревню, в церковь еду, — скрипучим голосом ответила она. — Довезете?

— Садись! — обрадованно предложил водитель: — А далеко?

— Да километров с пяток будет, — проскрипела она. Дядя Ваня сник и кисло ответил:

— Довезем!

В деревне бабка, вылезая, протянула ему двадцать копеек и голосом страстно верующей добавила: — Думала, не поспею к заутрене. Бог тебе в помощь, сынок. За доброту твою человечную.