В. Коваленко - Внук кавалергарда

Такую раз увидишь, и всю жизнь ее помнить будешь. Не девушка была, а сплошной восторг.

— Вам кого? — вставая с кресла с книгой в руке, без удивления спросила она, — та, что красотой своей была ярче, намного ярче дозволенного Богом. А у дьявола мера своя.

— А-а, мы-мы-мы… — вспомнил оцепеневший Брыль некоторые буквы алфавита, но еще было непонятно, какого языка, робкий от своего неверия.

— Вы дверью ошиблись? — высказала она свою догадку.

Брыль возмущенно вспотел от такого ненормального вопроса.

— Это тебе, — кладя на стоявший у двери стол коробку конфет, осевшим голосом сказал он и украдкой вытер о штанину липкую от пота ладонь.

— Благодарю вас, но никак не могу вспомнить, где и когда мы перешли на «ты»? — в прежнем, мягком тоне, но озадаченно поинтересовалась она.

— А на «вы» у нас только выродки да выб… — попытался пошутить он, но тут же по ее лицу понял, что сморозил очередную глупость.

Он ненавидел себя за свою дохлую неловкость, за скукоженность, пытался убедить себя, что перед ним простая русская девка со всеми вытекающими из этого последствиями. И чем больше он убеждал себя в этом, тем больше делал глупостей.

— Что, будем, как в Англии, ждать, когда нас представят друг другу? Меня обещала познакомить с тобой твоя соседка, так будем ждать ее? А может, лучше выпьем за русский, лучший вариант знакомства, и поставил на стол бутылку.

— Какая соседка? — недоуменно удивилась она и ищущим взглядом пробежала по комнате, поправляя волнистые русые волосы, ниспадающие на плечи.

Витька и сам уже понял, что он попал не в комнату воспиталки Моргамовой, и виной всему была его невнимательность, он, ошалелый, перепутал нумерацию комнат. Но отступать было некуда. Не забирать же со стола бутылку коньяка и коробку конфет и, как оплеванному, идти на поиск Моргамовой.

— Что, мне вахтершу пригласить, чтоб вас выпроводили? — спросила она, глядя на его понурое лицо.

— Да хоть самого директора завода. Нас с пятого цеха хоть кто уважает, кругом в почете, — рисанулся он секретным военным цехом, зная о его серьезной значимости у населения города. Открывая бутылку, продолжал откровенно выпендриваться перед красавицей.

Она сняла золотистые очки и обожгла Брыля голубизной своих глаз.

— Так вы работаете в пятом цеху и что же вы там делаете? — поинтересовалась она каким-то вкрадчивым голоском и пододвинула стаканы.

Он не должен был говорить о назначении цехов, это была военная тайна. Тайна, которую знал весь город… Но голубые глаза девушки звали его на откровенность. И он посыпал откровенностью. Все о работе своего цеха и о конечной продукции завода. Он даже представить себе не мог, что в нем зарыт такой талант рассказчика. И вчистую забыв о подписке, он выложил все, что знал про завод. А знал он о работе и конечной продукции всех цехов немало. Вот его и поперло на откровенность.

После выпитого стакана за «знакомство» его понесло на объяснение, как он сюда попал, то есть в ее комнату.

— Ну, Лилька Моргамова попросила печать ей сварганить, приходи, говорит, ко мне в общагу, водярой угощу, с соседкой познакомишься. Ну, вот я и пришел, да, чуть не забыл, — он вытащил и положил на стол печать «Личная библиотека Моргамовой». — Передай, когда придет, всех делов-то было раз плюнуть.

С затаенной гордостью рисовался он перед голубоглазой. Мол, смотри, кто перед тобой, «ювелир», а не слизняк из колхоза.

Незнакомка достала из кармана халата очки и стала тщательно рассматривать продукцию Брыля, ни слова не говоря.

Витьке стало обидно за ее гнетущее молчание и он, плеснув себе еще в стакан, принялся горячо рассказывать ей, кому и что он создавал. С его слов выходило, что он непревзойденный мастер по подделке документов. Она молча слушала, думая о чем-то своем.

Когда создавшаяся неловкая тишина дошла до предела, Брыль не выдержал и выпил один, но с обязательным тостом:

— Душа, примешь? — спросил он у своей души и тут же сам ответил: — Не приму. Тогда подвинься, не то обо лью.

Она даже не улыбнулась его шутке-тосту. А покручивая в пальцах треклятую печать для Моргамовой, сказала торопливо:

— Ты подожди меня, я только схожу к соседке, — и ушла, унося печать в кармане халата.

Витька не обратил на это особого внимания, а по ее уходу раскрепощенно плеснул себе еще в стакан.

— Для храбрости! — чокнулся он с ее стаканом и вы пил залпом.

В голове начали вырастать в пошлый ком скабрезные мысли, Брыль, как бы отгоняя их, затряс патлатой головой. И тут в комнату ворвались три милиционера. Витька даже разъяснить ничего не успел, как лихие опричники, не говоря ни слова, жестко скрутили ему ласты и поволокли на улицу, где их дожидался уазик.

Утром к Брылю в камеру пришел дознаватель и начал бодаться вопросами: «Откуда вам известно о продукции пятого цеха? Вы попадали в этот цех и кто вас проводил туда? И кто вас научил подделывать документы?»

В общем, вопросов было столько, что хватало на тележку с прицепом. Брыль отказывался, как мог, но мент прицепился репьем и все мытарил душу. Брыль ни черта понять не мог, кто его заложил. Но через пять минут все неприятно выяснилось.

Мент пригласил свидетеля, и вошла та красивая девушка из общаги, в форме прапорщика вневедомственной охраны. Охраны завода. Вот тогда все встало на свои места. Витька поник головой и согласился со всеми навешанными на него обвинениями и расстроенно подписал их, ненавидя белокурую красавицу и себя за слюнтяйство, в первую очередь.

Суд был скорый, на бегу, на лету, и впаяли Брылю два года с отбыванием наказания в колонии общего режима.

Витька скинул брезентовые рукавицы и присел на штабель досок перекурить. Рядом присел столяр Митюхин и за компанию засмолил сигарету.

— Вот ты про красивую девку рассказывал, а она по нутру поганая баба, я тебе скажу, — толкнул он весело Брыля локтем. — Ты ее напои, а она тебя еще и заложит. Вот та, что к тебе второй год на свиданку приезжает и хавчик домашний привозит, вот это баба, всем бабам фору даст, добротой своей и сердечностью. А какая баба станет за сто верст жрачку везти и новости балаболить?

— Нет, Витек, ты эту бабу не теряй, — похлопал он Брыля по плечу. — А теперь пошли работать, шифоньер куму делать, не то съест живьем и не подавится.

И уже стоя возле включенного станка, прокричал, приложив ладонь ко рту:

— А девка ничего, видная. Ты про ее, сынок, помни за всегда. Она хороший человек.

После смены Витька Брыль сидел в бараке перед тумбочкой и положив на нее листок бумаги, вспоминал с теплотой в сердце соседку по общаге Лиду. Вспоминал, как они виделись перед общагой Моргамовой и сказанные ею мягкие слова: «Ты хоть бы цветов купил».

Брыль чему-то счастливо улыбнулся и аккуратно вывел первые строчки письма: «Хорошо, что ты есть!» И это была его правда, он подпер голову кулаком и задумался, глядя в вечернее окно на зубчатые верхушки соснового леса.