Юрий Горюнов - Корабль «дураков»

— Увы. Пытаюсь убедить себя, что мое служение не игра, а получается, что я играю с Господом, но точно знаю, что крапленые карты не у меня. Я играю с Господом и прихожанами в веру, не видя Создателя, а игрок с людьми и верой в себя.

— А я нашла сходство в том, что, как и медицина являюсь служителем тела, — произнесла она, когда Монах замолчал. — Задача врача сделать так, чтобы помочь человеку вылечиться, и он заботиться о нем. Осматривает его, назначает процедуры. При этом больной, кроме физической болезни, имеет часто и психологическую. Мне захотелось почувствовать себя в этой роли, когда я помогаю человеку поверить в себя, что все у него будет хорошо. У нас общее то, что и на врача клиенты-больные смотрят с надеждой. Я им тоже помогала в духовном понятии, да и в физическом тоже. Сдерживать свои физические потребности — вредить здоровью. И что интересно, — засмеялась она, — и им, и мне клиенты готовы платить и платят. Так что мы делаем общее дело, помогая избавиться людям от физических и моральных неудобств.

— А если клиент женщина?

— Ну и что! Мне не нравится, и я отошла от этого, но они тоже имеют свои склонности. Наша задача — удовлетворить клиента и выписать его из больницы или комнаты в добром здравии. Мне интересно было бы почувствовать, как это по-другому, когда касаются моего тела, которое ждет прикосновений. Да, есть нечто общее, при этом почти все довольны.

— Почти!

— Всегда найдется не довольный. Кому-то укол не так сделали, кого-то приласкали не так. Похоже, бывает только, когда клизму ставят.

Оба засмеялись.

Нищий танцевал с Врачом, осторожно держа ее за талию.

— А вам приходилось делать больно? — спросил он.

— Конечно, регулярно, особенно когда делаешь укол. Вы даже не представляете, как надоедают эти больные: вечно брюзжат, все время чем-то не довольны, то им больно, то им страшно, то им грубят. А как не грубить порой, если столько приходится выслушивать и осматривать. А уж сестрам! Сколько они за день делают уколов в ягодицу; от одного созерцания задниц все улыбки слетают с лица. Хочется побыть простой женщиной, когда видишь результаты воочию. Когда больной выздоравливает — тоже результат, но все-таки не то. Вот когда приберешься в квартире, все аккуратно и знаешь, что все зависит только от меня. Но главное в том, что я знаю, что у меня есть семья, которой я живу. Те, которые живут только работой теряют главное — общение с близкими.

— А если их нет?

— Значит, был неверно сделан выбор, а вероятнее всего, не сумели пойти навстречу друг другу. Это я теперь поняла. Не может работа заменить семью; в семье живет дух радости.

Нищий, стараясь не наступить на ноги партнерше, понимающе смотрел на нее. Мелодия закончилась. Пока она играла на диване сидели Легионер и Застенчивая, ведя о чем-то разговор. Заиграл твист.

— Извините, не приглашаю, а медленный пропустил, — извинился Легионер.

— Я этот танец тоже пропущу, мне хватило рок-н-ролла. А что вы чувствуете в этой одежде? — указывая на его рясу. — Уютно?

— Комфортно, как ни странно. Длинное одеяние закрывает, как броня. Входя в храм люди ведут себя тихо и спокойно, чувствуя себя провинившимися, а иначе зачем пришли… И есть за что. За то, что мы творим с миром, невозможно вымолить прощение. А уж с собой. На войне нельзя чувствовать себя виноватым — погибнешь. Там душу прячешь ото всех и от себя тоже, криками, порывами, глуша своя «я». Но это не греет. А сейчас словно завернулся в кокон, согревая ее, давая ей возможность тихо спать, она так долго бодрствовала. Каким бы я ни был грубым, жестоким, все равно уговариваешь себя, что так надо, но понимаешь, что это обман. Приходит время, когда надо побыть наедине, а это лучше делать в храме, там как-то не позволяешь себя обманывать. Я знаю, что такое человеческая жизнь и как она ценна, поэтому думаю, сумел бы объяснить заблудившимся в себе.

— А я наоборот все время жила в коконе из недоступности, вот и захотелось почувствовать себя открытой, желанной, чтобы мое тело влекло. Этакий контрастный душ для моих мозгов. Иногда надо побыть в противоположном образе, чтобы понять, что выбранный мной стиль верен, или наоборот что-то поменять в нем. Вот и облачилась в одежду, если это можно назвать одеждой, доступной женщины…Хотя все люди доступны, надо знать куда надавить в душе, чтобы она открылась и отдалась.

— У вас есть такое место?

— Есть и знаете, ничего нового не скажу. Нежность.

Мелодия закончилась и танцующие вернулись на свои места. Писатель подошел к Застенчивой.

— Разрешите вас пригласить на следующий медленный танец, а то видимо вас боятся приглашать.

— А вы нет?

— Для оголенного душой, оголенное тело не страшно.

Заиграла медленная мелодия, она поднялась, и они начали движение в такт музыке. Застенчивая внимательно посмотрела на него:

— Вас не смущает мой образ?

— Нисколько. Многие бы хотели показать себя также, но не могут на это решиться, боясь осуждения. Вам хватило смелости.

— Но некоторые показывают себя в реальности.

— Это не образ — это жизненная необходимость, чтобы выжить, а вы как понимаю, решили просто почувствовать себя свободной, раскрепощенной.

— Верно, подметили. А что вас подвигло выбрать такой странный образ? Клоун. С чего бы?

— Клоун, как и писатель, говорит то, что видит в нас. Он умеет подмечать наши поступки, мысли, показать нам их со стороны. Жизнь нельзя придумать.

— Это вы о чем?

— Жизнь дает сюжеты, которые невозможно придумать, но их можно увидеть и понять. Клоун не всегда говорит прямо, пряча смысл за иными словами. Скрывает и собственные мысли, которые более прямолинейны и открыты. Писатель и клоун: наши действия основаны на умении увидеть мир людей со стороны, только клоун через смех, а писатель наоборот показывает чуть ли не истину, как он сам думает. Игра слов, мимики, жестов. Важно достичь результата — достучаться до других.

Так в разговорах продолжался вечер. Когда танцевать уставали или надоедало, садились на диваны, ели фрукты, чуть пригубливали вино. Нищий, подойдя к роялю, стал наигрывать незатейливую мелодию.

Бизнесмен сказал во всеуслышание:

— За столь короткий период, что я был в новом образе, я понял главное — даже маленькая попытка обмануть себя показала, что я фальшивлю. Мой образ жизни все равно жил во мне, проскальзывал. Прожить чужую жизнь не возможно. Но! Я рад себя обманывать надеждами, что может быть иначе.

— Да фальшь, что мы слышим по радио и телевидению, не так велика по сравнению с фальшью в самом себе. Если бы удалось убрать ее, то и все остальное изменилось бы — заметил Монах.

— Это можно сделать только хирургическим путем, устранить фальшь сразу, — поделилась Врач.