Наталья Нечаева - Замри и прыгни

— Ох, Маргоша, ну что за жизнь такая, — пожаловался он. — Все навалилось! Одно к другому! Кофе сделать, и то некому!

— Я сделаю, — предложила Зоя. — У меня вода в чайнике горячая. Одну минутку!

Она выскользнула из кабинета, а Распопов, обхватив руками голову, тяжело уставился на собственный стол. В прозрачной пластиковой папочке, лежащей ровно посередине столешницы, виднелся злосчастный договор со страховой компанией. Под ним, Андрей Андреевич знал это совершенно точно, лежал контракт на медикаменты. Тот самый. То есть все продолжалось ровно с того места, на котором окончилось вчера. А его радужные сумасшедшие надежды на ограбление и последующий спасительный пожар не сбылись. Значит…

— Маргошенька, — приобнял он за талию Зою, бережно водружающую перед ним чашку с горячим кофе, — ну ты что-нибудь придумала? — Он по-родственному боднул тяжелой головой близкий мягкий живот. — На тебя — вся надежда. Проверила документы? Я ведь вчера у страховщиков был…

— Да ну? — отодвинувшись, удивленно спросила Зоя. — И что? Оплатят?

— Вот! — Распопов сложил злобный кукиш.

— А что так? Договор ведь есть?

— Есть, да совсем другой! Ритка постаралась! Во всем ее рука чувствуется!

— Это вы о своей бывшей жене? А она-то тут при чем? Ваши же подписи везде стоят! А период как раз тот, что ее уже не было, а меня — еще…

— О, ты ее не знаешь! — прищурился директор. — Это такая стерва, такая сука! Да она без мыла куда угодно залезет!

— А зачем ей? — недоуменно пожала плечами Зоя. — Вы же говорили, что она уехала.

— Зачем? — Распопов ехидно ощерился. — Ты, Маргоша, не знаешь, что такое брошенная женщина, на что она способна. А Ритка до сих пор надеется, что я ее прощу и позову обратно. Любит меня, как проклятая! Вот и мстит.

Зоя отвернулась, потерла мгновенно заломившие виски.

— Ладно, Маргоша, говорить о ней не хочу. Приласкай меня… — Он привстал, дотянулся до Зои, дернул за рукав, усаживая к себе на колени, и, не мешкая, сунул жадную влажную руку в горловину джемпера.

Зоя на секунду опешила от такой напористой наглости, но тут же вскочила, запунцовев и смутившись.

— Андрей Андреевич, вы что? Народу же полно!

— А мне насрать на народ, — сообщил Распопов. — Должен я в себя прийти или нет? Знала бы ты, как мне досталось! Поверни защелку, иди сюда. — Он приподнял зад и стал многозначительно расстегивать брюки.

— Андрей Андреич, — сунула голову в дверь главбух, — опять из облздрава звонят, деньги требуют. Я на вас переключу!

— Нет! — подскочив, заорал Распопов. — Нет меня! Нет! И не будет! Сами разбирайтесь!

— С чем разбираться-то? — фыркнула главбух. — Ни договора, ни счета в глаза не видела, а денег, сами знаете, нет. Маргарита Романовна, что делать-то?

— Скажите, директор появится — разберется.

— А с этими, уволившимися, как быть? — насупилась женщина.

— Потом, все потом! — Зоя осторожно прикрыла дверь. — Андрей Андреевич, я сейчас расчеты принесу. Глянете?

— Давай, — разочарованно и зло махнул рукой Распопов. — Все равно расслабиться не дадут.

Выкладки финансового директора он смотрел придирчиво и долго, переспрашивая, возвращаясь по нескольку раз к одним и тем же цифрам. По его напряженному тупому виду Зоя поняла, что катастрофичность ситуации директор «Озириса» до конца оценить не может, как капризный ребенок, надеясь, что у нее, Зои, в рукаве припрятан козырный туз, который, явившись, разом побьет все неразрешимые проблемы.

Туза, увы, не было.

Забыв про кофе, Распопов жадно выхлебал прямо из горлышка бутылку ледяного нарзана, снова взялся за бумаги. Когда он просматривал их в пятый или шестой раз, отечное серое, в красноватых прожилках его лицо вдруг выжало изо всех пор сразу крупную липкую испарину. Капельки влаги даже повисли на ресницах. Словно нечаянные слезы. Зоя отвернулась, подавляя жалость и сочувствие. Подумала о себе: «Ты как рептилия, Зоя Романовна. Готова крокодильи слезы пустить от жалости. А сама собственную жертву заглотила и жуешь и жуешь. И подавиться не боишься».

— И что ты говоришь, какой выход? — прервал ее внутреннее самобичевание Распопов.

Зоя перевела глаза на директора и поразилась произошедшей в нем перемене: пот на лице высох, кожа странно обтянула скулы, свисая темными мешками в подглазьях, а сами глаза горели лихорадочным, больным и очень злым огнем.

— Продать, — тихо шепнула Зоя. И сама испугалась этого короткого простого слова.

Распопов неожиданно обмяк, свез ладонью лицо, жалобно, по-детски моргая, почти заискивающе посмотрел на Зою.

— Продать?..

— Продать, — подтвердила Рита.

— Как это — продать? Кому? А я? Зоенька, ты шутишь, да? — Рыбаков, помятый, в грязных полосках пластыря, осторожно, словно ядовитую гадину, отодвинул дрожащими руками только что прочитанные бумаги. — А если взять кредит? Или у кого-нибудь перехватить на время?

— Перехватывайте, — пожала плечами Рита. — Если есть у кого.

— Семьсот тысяч долларов? — не веря, промямлил Рыбаков.

— Семьсот тридцать две, — уточнила Рита.

Рыбаков снова подвинул к себе бумаги. Цифры прыгали по листкам, никак не желая выстроиться в понятные шеренги. Они словно издевались над ним, несчастным, избитым, израненным, гонимым всем миром.

Еще час назад, когда финансовый директор сумела дозвониться, разбудить и вытащить его из нервного похмельного сна и он, кое-как обтеревшись мокрым полотенцем, которое пришлось макать в растекшуюся по коридору лужу, вылил на себя бутыль дорогого парфюма и вышел из дома, жизнь и обстоятельства вовсе не представлялись ему такими безнадежными. Если что и заботило его в тот момент, так это — собственная нечистота, ощущение которой не притупило ни чистое белье, ни новая, из упаковки, сорочка, ни даже благоуханный французский аромат. Он придирчиво водил носом от плеча к плечу, почти вжимая его в собственную грудь, то и дело улавливая острые удушающие нотки того самого гнусно-сладкого запаха, который разбудил его в подъезде.

— Поймаю — убью! — грозился он неведомому коту, так тщательно пометившему место на лестничной клетке.

Видимо, Рыбаков, по-хозяйски расположившийся на полу, представился животному чужим громадным котярой, собравшимся поселиться тут навсегда.

Потом Владимира Георгиевича предметно и незаслуженно унизил прощелыга-таксист, которого он тормознул, чтобы доехать до работы. Лучше бы, конечно, было прогуляться пешком, минут за сорок дотелепался бы. Поначалу он так и хотел, тогда бы и в себя немного пришел, и продышался как следует, и, глядишь, запахи под майским ветерком немного повыветрились бы. Но тут еще раз позвонила Зоя Сергеевна и попросила прибыть как можно быстрей, потому что она не знала, что отвечать разгневанным клиентам.