Владимир Гончаров - Апокриф

Да, а деньги, между прочим, через несколько дней, нашлись. Тиснул их воспитывавшийся в доме мадам Вектроны племянник, страдавший легкой олигофренией. Он видел, как она положила деньги в сумку перед выходом из дома, и, пока тетка на минутку забежала в сортир, тиснул их. Через три дня его, как несовершеннолетнего, задержала полиция нравов за посещение игорного зала и сдала на руки родственнице. Ну, она на него нажала, и тот, напустив порядочно соплей, признался, и деньги, припрятанные здесь же, в доме, вернул. К счастью, потратить он успел только какую-то мелочь. Между прочим, эта старая клизма Вектрона — была жутко набожная тетка. Так она прямо и стала считать, что Остик — перст божий, который отвел ее от греха ложного обвинения…

В досье имелось еще не менее двух десятков такого же рода рассказов одноклассников Острихса, его учителей, а также тех, кто в пору его юношества встречался с ним по самым разным поводам, или просто знал его, как мальчика с соседней улицы.

И из всех этих рассказов выходило, что Острихс обладал весьма своеобразным даром, который можно было бы назвать даром убеждения, если бы не то обстоятельство, что он никогда никого ни в чем не убеждал, в том смысле, как об этом принято говорить. То есть ему не нужно было оперировать какими-нибудь логическими конструкциями, чтобы опровергнуть чьи-либо аргументы, или, скажем, приводить доказательства, ссылаться на научные факты или авторитет уважаемого человека, чтобы заставить тех, с кем он общался, воспринять его точку зрения. Нет! Ему было достаточно произнести свое волшебное: «Поверьте!» — и все, что он произносил после этого, большинством людей по совершенно непонятной причине воспринималось, как истина в последней инстанции и, нередко, как руководство к действию.

Очевидцы почти в один голос рассказывали, что сказанное Острихсом каким-то образом входило в сознание и воспринималось даже не как привнесенное со стороны новое, а как собственное давнее убеждение, как совершенно очевидная вещь, против которой и возражать-то странно… Это наваждение, в зависимости от каких-то персональных качеств человека, могло продолжаться короткое время (несколько часов) или тянуться довольно долго (недели, месяцы). Затем впечатление проходило, и человек с удивлением думал, как это он так запросто переменил свое мнение и образ действий по тому или иному вопросу.

Так что, скорее, дар Острихса можно было бы назвать даром внушения веры.

Из тех же рассказов можно было заключить, что сам Острихс какое-то время своего дара, по-видимому, не замечал, и, во всяком случае, им не злоупотреблял. То есть никто не мог сказать, что он когда-либо попытался целенаправленно поставить под свой контроль какого-нибудь человека или группу людей и руководить ими в своих интересах.

Но те, кто понял и оценил силу, а также потенциальные возможности этого феномена, вскоре нашлись.

Зима в Ялагиле довольно хлипкая: достаточно крепкие морозы могут продолжаться от силы дней семь-десять в году. За это время на нескольких озерах и прудах, находящихся в черте города, образуется ледовый покров. То он слабее, то — крепче, но по-настоящему надежным не бывает никогда. И хотя все это прекрасно знают, некая неизъяснимая страсть, сочетанная с извечной человеческой беспечностью и неистребимым убеждением в собственной удачливости, заставляют значительное число жителей города, даже взрослых, не говоря уже о малолетках, испытывать свою судьбу, снова и снова выходя на неверную опору. Кто-то не в силах справиться с азартом рыбака, кто-то не может преодолеть искушения пролететь несколько сот метров на коньках по ледяной поверхности, кто-то удовлетворяет детскую, счастливую и одновременно роковую потребность познания окружающего мира: а вот, например, как близко можно подойти к краю во-о-о-он той полыньи?

Этот период времени всегда был бедствием для Ялагильского муниципалитета, полицейского управления и пожарных, на которых было возложено проведение спасательных операций. Не проходило зимы, чтобы человек тридцать не проваливались под лед, причем четыре или пять из них обязательно и при этом окончательно тонули. Никакие предупредительные таблички на берегах водоемов, разъяснения по радио и телевидению, в местной газете и на родительских собраниях в гимназиях и лицеях не действовали.

И вот тогда та самая мадам Вектрона, вездесущая общественница, на полном серьезе заподозрившая Острихса (после известной истории) в принадлежности к ангельскому чину, на совместном заседании общественного совета при муниципалитете и руководителей муниципальных служб, посвященном приближающейся эпидемии утоплений, предложила, чтобы именно он, «этот удивительный мальчик», выступил хотя бы по радио с предупреждением об опасности ледяных забав. Председатель муниципалитета воспринял это предложение более чем скептически, полицай-президент пожал плечами, а вот директор гимназии, в которой учился Острихс, неожиданно горячо поддержал почтенную матрону.

— Знаете, действительно очень, очень необычный юноша. В смысле способностей влиять на товарищей, прежде всего. Мне, как педагогу и детскому психологу, даже непонятно, на чем это влияние основывается. Как-то все с ним очень нестандартно… но совершенно определенно в этом что-то есть. В конце концов, все равно же мы будем проводить обычную разъяснительную кампанию. Даже если мальчик сможет повлиять хоть на какую-то часть аудитории, я имею ввиду, прежде всего, детей, это уже будет хорошо. Даже если на одну трагедию станет меньше.

Вступил начальник пожарного управления:

— Может быть, действительно? Может быть, пацаны пацану больше поверят, а? Хуже-то не будет?

— Да я, собственно, не против, — сказал председатель муниципалитета, — давайте попробуем… Господин референт! Обеспечьте время на городском радио- и телевизионном каналах. Записали? Ну, а с мальчиком этим, как его… Острихсом? Да, с ним вы, господин директор, и вы, госпожа Вектрона, организуйте все сами, договорились? Так, двигаемся дальше по плану мероприятий…

Острихсу тогда только-только исполнилось семнадцать лет, и через полгода он должен был закончить обучение в гимназии. Предложение директора принять участие в разъяснительной компании его сначала удивило. Но ненадолго. Он к этому времени уже сам начинал понимать, что кое-что действительно может. Кроме того, он не был юношей, совершенно лишенным честолюбия, и предложение выступить не где-нибудь, а по радио и телевидению вызвало в нем, если и не восторг, то, во всяком случае, приятный подъем.

Конечно же, он согласился. При записи в студии он только прибавил в нескольких ударных местах в составленный муниципалитетом текст обращения-предостережения свое любимое «поверьте»: «Поверьте, это очень опасно!.. Поверьте, прежде чем выйти на лед, необходимо убедиться… Поверьте, в этом случае выходить на лед нельзя…» Все время, пока на водоемах Ялагила держался лед, обращение два раза в день, утром и вечером, повторялось в блоках городских новостей.