Андрей Десницкий - Здесь издалека (сборник)

И я тогда рассмеялся, так всё было просто. И даже не так уж и плохо, если задуматься. Ведь любовь — не обязательно общая постель и общая корзина с картошкой. Это может быть и общее дело. У меня есть жена и есть любовь — я очень богат, сказал я себе. Ничего, что они не совпадают. Многим ведь и такого не досталось.

Смешно, я ведь и вправду тогда так думал.

Какой все-таки мрачный и сырой подъезд… На улицу, скорее на улицу, где дыхание свежего ветра. Где я могу встретить ее. Или хотя бы Леню. Где я могу увидеть свое прошлое.

Маришка, она ведь всё выслушивала. И это было очень много. Я мог ей рассказать, как на подходе к собственному дому мне вдруг становилось просто неприятно туда идти — и я даже не понимал, почему. Вроде всё как обычно, а просто дом — не мой. Вроде и Лизу рад был видеть, и тем более Вадьку, но переступить через порог буквально не мог. А Маришка вот понимала. Понимала и даже говорила, как и у нее — то же самое. И я выслушивал про ее астрального мужа, который и сексом-то занимался по какому-то тантрическому распорядку, ведомому ему одному, а живая и настоящая жена стыла в пустой постели.

Мы просто понимали друг друга, и нам обоим было плохо дома. Вот и бродили часами по Москве, придумывая себе то поход на книжную ярмарку за новой литературой, то какую-то суперлекцию заезжей знаменитости. Нам просто было хорошо вдвоем. Разве кому-то от этого было плохо? Мы же не изменяли супругам, мы с самого начала понимали, что постели не будет и не может быть.

Вот сейчас — перейти улицу и войти в ее подъезд. Кода не помню, но можно ведь просто подождать, пока кто-то войдет или выйдет. А потом заурчит такой же старенький лифт, поднимет на четвертый этаж, где такое смешное пятно на потолке, похожее на Антарктиду, и — ее дверь. Их дверь, если быть точнее.

Нет, сначала, наверное, надо все же позвонить. Как это так — не виделись столько лет и вдруг: здрасьте, пустите на чаек? Но телефон… отвратительная у меня память на цифры. А если дома только Леня? Или вообще никого нет? А если они, наконец, переехали? Как босиком по лужам пробежаться — и хочется, да глупо как-то выйдет, только людей насмешишь и сам себя будешь грызть еще пуще.

Перешел дорогу и стал у ее подъезда. Так, впрочем, еще хуже — если придет, то получится, я ее у подъезда караулю. Я же здесь случайно, случайно… я не собирался шаманить, вызывать из небытия прошлое. Я же за другим пришел.

А мимо шло живое настоящее. Две девчонки-подростка на роликах: одна тряхнула челкой, что-то сказала подружке, обе прыснули и проехали мимо. Почему у меня всегда возникает в таких случаях подозрение, что смеются надо мной? Нет, конечно же, над чем-то своим, не над этим же растерянным и невыразительным дядькой у чужого подъезда. И стоял, смотрел зачем-то в их упругие спины в цветастых майках, с маленькими рюкзачками, и у правой торчала во внешнем кармашке початая бутылка колы.

Интересно, почему на роликах по городу катаются в основном девчонки? Или парни просто занимаются этим в каких-то особых местах, на роликодромах, или как у них там это называется? Да, наверное, отрабатывают свои пируэты и подскоки, чтобы потом пофорсить.

А у нас вот не было этого в отношениях, форса совсем не было. Встретились два немного уставших от жизни человека, которым так нужно было остановиться, продохнуть, и не стыдно нам было казаться недотепами.

Впрочем, в самом деле, глупо стоять у подъезда… прогуляться вдоль? И даже перейти на ту сторону, чтобы этот зубр не подумал, что я под его окнами вышагиваю — я ведь так и не видел его окон, дальше прихожей не пустили, но судя по всему, как минимум одна комната выходит сюда. Да, на другую сторону, вот так.

Остановилась машина, серебристая иномарка-капелька, никогда не разбирался в названиях и марках, но судя по всему — дорогая, комфортная. Вынырнула из нее элегантная пара под тридцать, как из рекламного ролика — люди, у которых всё складывается и раскладывается, смотря по обстоятельствам. Светлый летний пиджак, бирюзовое платье с неглубоким вырезом, изящный взмах руки с брелоком, иномарка послушно мигнула огоньками и осталась ждать, а хозяева нырнули в дверь какого-то магазинчика — снасти для рыбалки, надо же. Собираются в отпуск, не иначе. Может, у него эта рыбалка — как у Лени астрал? И будет сидеть бирюзовая дама на берегу, и познакомится с каким-нибудь чудаком вроде меня… А такой ведь и прибьет, не поморщась. Лене нужно тоже быть благодарным, за его-то терпение.

А с Маришкой у нас было общее дело, тот самый проект. Деньги кончились довольно быстро, проели, в конце концов, но строгой отчетности по грантам тогда и в заводе не было. Что написали, то и хорошо, в конце концов, по их германским меркам потрачены были копейки, а результаты в любом случае были небесполезными. И я надеялся, что мы напишем эту книгу вместе, а потом защитим с ней по диссеру, и устроимся работать куда-нибудь в Геттинген или Штутгарт, в университет или научный центр, и вытащим своих супругов, и всё у нас будет как в сказке — за тридевять земель, за тридесять морей.

На самом деле более ценным было другое. Мы называли это словом «выгуливать». Мы вместе уходили, например, с заседания кафедры, и я кипел, по-детски возмущался: ну как же так можно, ну неужели они не видят, что всё разваливают своими руками, кого они набирают в аспирантуру, кого выбирают в ученый совет! И мы гуляли час или полтора по Воробьевым, шли в Нескучный, она выслушивала меня, и соглашалась, и мы вместе высмеивали самоуверенную тупость заведующего, крысиную возню наших милых кафедральных дам. Иной раз можно было бы сойти с ума, если бы не эта пара глаз, которая видела вещи точно так же, как и я.

Вот идут пор другой стороне улицы и квохчут две дамы того самого возраста, предпенсионного… куда делась та девоночья жизнерадостность, то веселье, что катило на роликах? Они ведь тоже были девчонками, эти дамы. Почему им теперь надо постоянно кого-то грызть, даже не за должность, а так, ради удовольствия? На нашей кафедре грызли Маришу, может быть, во многом из-за меня. Бабский коллектив не простит женщине, если на нее так смотрит мужчина. И уже мне надо было выгуливать Маришу, и объяснять ей, какие это всё глупости, впрочем, она и сама всё знала, я мог бы и помолчать. Она же была прирожденным психотерапевтом.

Именно так. Я бы просто не смог без нее. Да что там — я и в самом деле не мог без нее, как без наркотика, и это совсем не походило на подростковую влюбленность. Мне надо было знать, что она будет рядом всегда, когда будет нужно. Может быть, я пережал немного с этим? Ей, наверное, просто надоело приходить на помощь… В общем, этого я от нее и ждал на самом деле, не проекта, нет.

А с проектом, конечно, ничего не вышло. И даже нельзя сказать, что виновата была Марина. Я тоже, в конце концов, переоценил себя, и задачи оказались куда более масштабными, чем думалось сначала. Рабочая гипотеза затрещала под грузом исключений и необъяснимых фактов, и надо было вводить новые и новые параметры. Это было даже красиво и интересно, теория вырисовывалась еще более и глубокая и живая, но всё это требовало материала — систематизированного и классифицированного. Без него все наши выкладки становились просто голословными утверждениями, как в недавней монографии того зубра. В Геттинген с таким не берут.