Андрей Десницкий - Здесь издалека (сборник)

Почему, почему? Ведь это же все возникло после 1917 года, оно должно быть в этом мире другим… А, собственно, почему другим? В любом большом городе будет и цирк, и университет, и метро, и люди, которые их строили, окажутся теми же самыми, какая бы власть ни была на дворе. Вот названия станций иные, и то не все, а сами станции — там же, где и в советской Москве, ведь карта никак не изменилась.

А главное, не изменились люди. Наверное, этот мир куда более спокойный, процветающий, в нем не было ГУЛАГ’а, но в нем тоже была страшная война России с Германией, на сей раз коммунистической. А что, в самом деле! Тогда на выборах в затылок нацистам дышали коммунисты, и если бы не директива Коминтерна бороться на два фронта, и с фашистами, и с социалистами, могли и коммунисты к власти придти. Ничего удивительного. А что немцы хорошо воевать умеют, и что их Версальский договор сильно обозлил, так это при любой власти не меняется.

Но в этой, корниловской России наверняка не было коллективизации, индустриализации, дурацкой цензуры… Как-то обошлись, значит. И будет у него сейчас не занудная «капеэсня», а что-то другое, интересное, настоящее. Если, конечно, в этом мире он тоже студент МГУ…

Только как, интересно, родился он сам? Как встретились его родители, и больше того, его бабки с дедами? Неужели здесь тоже родители отца поехали отдыхать в один санаторий на Черном море, а родители матери в эвакуации жили в соседних домах? Впрочем, почему нет. Люди здесь так же работали и отдыхали, влюблялись и рожали детей. И война была.

А вот как родители Иришки? Кто они у нее? Отец — офицер, мама вроде как учительница, а вообще-то офицерская жена, это профессия. Да, похоже, не видать ее в этом мире, уж Советской Армии тут точно не будет. Ну и ладно. И даже к лучшему.

С замиранием сердца подходил он к родному факультету, поднимался на этаж, примечая любую мелочь. Лозунга на крыше («Слава советской науке») нет, уже хорошо. Пол какой-то другой, выложен цветной плиткой. Какой-то плакат цветастый, вроде его раньше не было… А может, и был. Вот в гардероб такая же очередь, и гардеробщицы такие же неторопливые, и не вспомнишь, те же самые лица или другие. Никогда не обращал на них внимания. Вот лифт тут справа, а не слева.

Но беспокоился Серега зря. На месте была аудитория, и группа заходила вроде как его, только пара лиц была незнакомых. А у окна сидела Иришка и болтала со Светкой, подружкой своей…

— Здорово, Серега! — хлопнули его по плечу, — чего стоишь столбом, уже Викторыч идет!

Значит, все в порядке, его место этом мире не изменилось. А Викторыч… он-то здесь причем, сатир капеэсешный?

Но в аудиторию действительно вошел шаркающей походкой тот самый Викторыч (кажется, прихрамывал он на другую ногу), обвел тяжелым взглядом студентов…

— Садитесь. Ну, добровольцы есть? Тема сегодняшняя, как вы помните — семнадцатый год, развитие кризиса и предпосылки октябрьского переворота.

А Серега уже тянул руку, вот сейчас он покажет сатиру, почем фунт большевистского лиха!

— Давай, Демин, давай, — поморщился сатир, и видно было, что не ожидает он от него ничего хорошего.

И Серега дал. Врезал по полной. Что прочитал сегодня утром — рассказал в деталях, и расписал, от какого ужасного будущего спасло страну своевременное подавление ульяновского мятежа. И про лагеря, и про голодомор, и про подавление свободы… Ребята в группе стали даже оглядываться на него, и во взглядах читалось: «да что это с тобой?» А Иришка… Иришка смотрела на него во все глаза.

— Молодец, Демин, — сатир, похоже, сам был удивлен, — я вижу, взрослеешь. Садись, пять.

Помолчал, пожевал губами, и продолжил.

— Вот видите сами, какие судьбы решаются в эти выходные. История Отечества — это вам не просто предмет, это наша с вами современность. Вот тогда многие не понимали действий Лавра Георгиевича, даже в ближайшем окружении оппозиция была, пока не повывели ее, а уж теперь и подавно. Видите сами, как корниловские идеалы сегодня оплевывают и продают, за доллары американские как мартышки вертятся, про свободы всякие попугайски твердят.

— Это вы про Михаила Сергеича? — ехидно спросили с задней парты.

— Не перебивай, Шумилов, — парировал сатир, — я персоналий не упоминаю. Я про наш Союз говорю, Кониловым основанный. Жаль, не долго прожил Лавр Георгиевич, не видел, как расцвел он при его преемниках, корниловском Главном Собрании ВПД(к). И хоть много развелось сегодня умников, говорят о перегибах всяких, а тогда нас так гнули, что не разогнуться бы нам без перегибов. Сами знаете, как поднялась после прихода корниловцев к власти всякая розовая нечисть, социалисты недобитые, на Кубани да на Урале, комучи да рады. Как воевали мы в Гражданскую, как громила махновцев Первая конная Шкуро, как оборонял Москву Деникин, как врангелевские отряды переходили Сиваш. И на Запад бы пошли, кабы не предатель Тухачевский под Варшавой.

Знаете, как поднимали страну из разрухи, как строили заводы, преодолевая сопротивление отдельных элементов. Как из отсталой, избяной, выросла Россия передовая, индустриальная, под руководством патриотов. Как боролись с внутренними врагами. Как отражали потом немецко-коммунистическое нашествие, освободили из-под тельмановской пяты пол-Европы, с американцами на Эльбе встретились. Небось, тогда они нас длинным долларом-то не манили! Русский штык тогда весь мир узнал.

Самое на сегодняшний день актуальное, как создали мы наш Евразийский Союз, равноправное отечество для всех народов. И пусть сегодня в Туркестане устраивают замятню, пусть Бесарабия вводит латинский алфавит, пусть остзейцы вопят об отделении — где бы они были без великой Патриотической России? Так что, ребята, все на референдум! И голосуем, как один, за сохранение Союза. Не нужна нам эта перестройка по чужим шаблонам, что бы нам там подпевалы Запада не вещали сладкими голосами.

— Эх, — пробормотал сосед по парте, но так, чтобы Викторыч не слышал, — а победил бы тогда Ульянов, глядишь, жили бы сегодня как нормальная социалистическая страна, та же Швеция!

А Иришка, Иришка бросила ему на парту записку. «Сережка, какой ты молодец! Как ты им вставил! Я так и знала, что на самом деле ты за Союз!» И падала Серегина голова на жесткий пластик парты, и не знал он, на каком он свете, и как ему дальше на этом непонятном свете жить.

И тут зазвенел звонок… Звонок с пары. Нет, не с пары — чего бы это Серега лежал на паре под одеялом в одних трусах? Точно, будильник. Нет, не будильник… Будильник не так звонит. Телефон. Звонил телефон.

— Я уже ушел, — донесся из коридора голос отца, и щелкнул замок двери.

— Сережа, возьми трубку, я не могу, — это мама отозвалась с кухни.

Еще не проснувшись, выскочил Серега в коридор…