Джон Уэйн - Зима в горах

— Поэзия спасает людям жизнь, — сказал Мэдог. — Она сильна своим высоким гуманизмом. Она спасла больше людей, чем было убито болезнями.

— Меня она действительно спасает.

— Да будет так, — сказал Мэдог. — Перетащите малютку завтра в отель «Палас», и пусть готовится послезавтра же приступить к работе.

Роджер пошел на стоянку, где он оставил малолитражку Дженни. Поднимаясь на машине в гору, он все время жал на газ, то и дело переходя со второй передачи на третью и обратно. Его слегка заносило на поворотах; он напевал валлийскую песенку, вглядываясь во мрак.

Дженни по-прежнему лежала на диване одетая — казалось, она за все это время даже не шевельнулась. Роджер разбудил ее и, с трудом сдерживая радостное волнение, рассказал о предложении Мэдога. Но вывести ее из состояния тупого отчаяния было невозможно (пока, во всяком случае) — она слушала Роджера так, словно все, что он говорил, не имело к ней никакого отношения. По счастью, Роджер достаточно хорошо знал женщин, чтобы не пытаться сразу идти напролом: пусть его слова постепенно дойдут до ее сознания, а он тем временем всеми силами постарается утешить ее и успокоить. Он усадил ее возле печки, заставил немножко поесть, потом раздел и уложил в постель. Он ждал, что ее тут же сморит сон, но она сразу, молча, жадно приникла к нему, и эта безудержная вспышка чувственности озадачила его. То ли она прощалась с ним и хотела в последний раз испытать свою власть, то ли в ней наконец тоже пробудилась надежда, и она требовала подтверждения их неотъемлемости друг от друга.

Потом они долго не спали и разговаривали.

— Но это же глупая затея! Какое я имею ко всему этому отношение?

— Это дает возможность все понемногу наладить. Ты переберешься отсюда и возьмешь с собой ребятишек.

— В отель?

— Детям нравится жить в отелях, когда они знают, что это не навсегда.

— Но что я буду делать с ними целый день?

— Они будут ходить в школу.

— Нам всем там не разместиться. Невозможно сидеть друг у друга на голове.

— У тебя там будет не одна комната.

— Я не справлюсь с целой оравой кельтских поэтов.

— Мэдог с ними справится. У тебя будет чисто секретарская, работа, и ты будешь получать достаточно большое жалованье, чтобы не зависеть от Джеральда.

— И от тебя, — задумчиво присовокупила она.

— И от меня, если ты этого захочешь.

— Ах, Роджер, одному богу известно, чего я хочу.

— Ну вот, а бог начал с того, что послал тебе эту возможность. Я скажу Мэдогу, что ты готова немедленно приступить к работе.

— Не знаю, право. Вероятно, надо попробовать. Но сначала я должна забрать Мэри и Робина. Несчастные, бездомные крошки!

— Они не бездомные. Они могут жить в отеле «Палас».

Как только Дженни с Мэри и Робином водворилась в отеле «Палас», весь ритм жизни Роджера круто изменился. Владевшее им напряжение ослабело. Теперь уже все его душевные силы не были направлены на холодную упорную борьбу с Диком Шарпом, и часовенка в горах перестала быть его единственным, одиноким приютом. Он по-прежнему ездил с Гэретом на его автобусе — не пропустил почти ни одного рейса, но между ними уже возникла безмолвная договоренность о том, что их сотрудничество подходит к концу. С Диком Шарпом по части автобусов все было, по-видимому, кончено, но противники хотели добиться от него, чтобы он объявил об этом во всеуслышание, дал какое-то неоспоримое подтверждение того, что сложил оружие. Когда это произойдет, Роджер будет знать, что он может считать себя свободным. А так как Дженни предстояло проработать с Мэдогом до первого марта, проще всего было до того времени оставить все, как есть.

Но многое, конечно, изменилось. Роджер теперь уже куда меньше бывал в своей часовне. Он наведывался туда между рейсами, чтобы поддерживать огонь в печурке, а потом приходил ночевать. Один раз, очень осторожно он попробовал уговорить Дженни разрешить ему переехать в отель и открыто поселиться вместе с ней, но она решительно наложила на это запрет. Это взволнует детей и будет противоречить истории, которую она для них выдумала. Уложив детей спать, она нередко просила доброжелательную горничную приглядеть за ними в ее отсутствие, а сама уезжала на два-три часа в горы к Роджеру в его одинокую обитель. Кроме того, они урывками встречались несколько раз на дню, и этим он должен был довольствоваться. Они всегда обедали вместе в отеле, и после семичасового рейса он снова забегал в отель, чтобы поужинать с ней. К этому времени дети обычно были уже в постели, и в эти часы — от четверти восьмого до десяти — они дольше всего могли без помех побыть вдвоем. А потом, если Мэри и Робин крепко спали и Дженни не чувствовала себя слишком усталой после целого дня работы с Мэдогом, она садилась в свою малолитражку, ехала следом за желтым автобусом до Лланкрвиса и оставалась у Роджера до полуночи. Это была суматошная жизнь, но она давала им радость. Они знали, что это всего лишь прелюдия к другой, более прочной совместной жизни, и был в ней налет неожиданного, драгоценный для них обоих после долгих лет уныло однообразного существования.

И дни бежали, радостные, похожие на сон. Порой Роджер пробуждался среди ночи с чувством тревоги: отпечаток нереальности лежал на всем… Но по большей части он жил, не задумываясь, не заглядывая вперед, довольный тем, что приносил ему сегодняшний день. Да в конце-то концов ничего другого и не оставалось, как ждать. Ждать, когда Дик Шарп сделает какой-то ход, ждать, когда Джеральд Туайфорд начнет действовать сообразно с законом, ждать, когда настанет первое марта и увенчает старания Мэдога.

Мэдог заставлял Дженни работать не покладая рук, но и сам работал как бешеный. Писалось несметное множество писем, снимались номера в гостинице, принимались представители всевозможных организаций, устраивались обеды и ужины, журналистам давались интервью. День съезда кельтских поэтов приближался, и это мероприятие приобретало все более внушительный размах и все более четкие контуры. Был уже снят зал муниципалитета, в местных газетах появились статьи — одни приветствовали начинание, другие выступали против, и Мэдог теперь так мало уделял времени своей работе в конторе, словно нарочно добивался, чтобы его уволили. Он то и дело появлялся в отеле «Палас» и тут же исчезал, из всех карманов у него торчали телеграммы и письма. Все это мало-помалу начало производить впечатление на служащих отеля, весьма скептически настроенных поначалу. Тон задал управляющий отелем, воочию увидевший цвет денег ЮНЕСКО у Мэдога в руках и изо дня в день не без удовлетворения наблюдавший, какое количество первоклассных и дорогостоящих обедов и ужинов исчезает в глотках всевозможных letterati [56] Литераторов (итал.). чиновников и посредников.