Джон Уэйн - Зима в горах

— Можно назвать чероки Гвилимом, — сказал Мэдог тихим напряженным голосом. — Можно назвать его Даем. Можно — Янто, или Хью, или Хайвел, или Гэрет, или Гито, можно поставить любое имя.

Роджер подумал с минуту.

— Понимаю. Вы создаете, так сказать, непрерывную параллель.

— Если хотите, можете это так назвать, — сказал Мэдог.

— Да, но каков точный исторический эквивалент? — не отступался Роджер. — Какие акции англичан по отношению к валлийцам равносильны изгнанию чероки с их земель?

— Англизация, — сказал Мэдог. — Растление душ. А также то, что они изрыли долины Южного Уэльса угольными шахтами и превратили население в троглодитов, которые не говорят даже на собственном языке. То, что они выкачали несметные богатства из уэльских недр и не заплатили нам ни пенни.

Казалось, он мог продолжить эту параллель до бесконечности, но Роджер замотал головой.

— Достаточно. Я понял.

Некоторое время они сидели молча. Потом Роджер сказал:

— Ну так вот, перед вами англичанин, который хотел бы сделать что-то доброе для вашей страны. Я намерен посвятить себя изучению кельтских языков.

— Ну, это все равно что купить одеяло для резервации, — заметил Мэдог.

— То, что вы сказали, несправедливо, и вы это знаете.

— Возможно, — согласился Мэдог. — Во всяком случае, я не должен был бы так говорить, раз я пью ваше пиво.

— К черту пиво. Я считаю себя цивилизованным человеком, с присущим цивилизованному человеку интересом к искусству. Я спрашиваю поэта, о чем он пишет, и через минуту узнаю, что я скотина, зараженная геноцидом, что я выгнал чероки с их земель и разорил Южный Уэльс. И все по собственной прихоти.

— Не вы. Ваш народ.

— Но я же не народ. Я это я.

— Старая проблема, — сказал Мэдог и вдруг улыбнулся. — Давайте снова поговорим о поэзии.

— Хорошо, давайте. Меня интересует музыка валлийского стиха. Не согласитесь ли вы помочь мне разобраться в ней, когда я до этого доберусь?

— Охотно, если у вас возникнут вопросы. Но сначала вам, конечно, надо немного расширить свои познания по части валлийского языка, и прежде всего перегласовок, они очень важны для глагольных форм.

— Я осваиваю их потихоньку. Доктор Конрой…

Беседа их перепрыгивала с одного на другое. Наконец Мэдог взял газеты и, водя пальцем по строкам, нашел примеры изменения слов.

— Ну-ка попробуйте приучить ухо к изменениям во множественном и единственном числе, — сказал он. — Я сейчас прочту вам четверостишие. Постарайтесь по возможности проследить за cynghanedd [10] Распространенная строфическая форма в валлийском классическом стихосложении. . В основе всего лежит система…

Вдруг что-то большое, квадратное заслонило им свет. Гито, сверкая вспотевшей от волнения лысиной, явно хотел перекинуться словом с Мэдогом. Он смущенно взглянул на Роджера, даже как будто хотел что-то ему сказать — извиниться за то, что встрял в разговор, но потом передумал и быстро, нервно затараторил по-валлийски. Мэдог выслушал его и покачал головой. Гито стрельнул в него двумя-тремя вопросами, во всяком случае, по интонации Роджеру показалось, что это были вопросы. Он уже решил заняться газетой в ожидании, пока Гито закончит свои переговоры и уйдет, но не успел наклониться над лежавшим на столе листом, как среди каскада валлийских слов услышал: «Дик Шарп».

Застыв в неподвижности и внимательно вслушиваясь в разговор, — его самого удивило, как напряженно он вслушивался, — Роджер различил в ответе Мэдога имя «Дик». Он отчаянно старался уловить хотя бы обрывок смысла, но разговор был слишком быстрым и сложным для его понимания, и, не выдержав, он снова занялся лежавшей перед ним газетой, время от времени потягивая пиво и всем своим видом изображая ленивое спокойствие, которого отнюдь не испытывал.

Гито, казалось, был очень расстроен. Он снова начал что-то говорить, потом оборвал себя на полуслове, возмущенно передернул широкими плечами и вернулся к Айво, стоявшему у бара. Мэдог с минуту смотрел ему вслед, затем повернулся к Роджеру.

— Что-нибудь важное? — спросил Роджер.

— Да нет, просто местные дела. Вечно кто-то занимается барышничеством.

— В буквальном смысле слова? Торгует лошадьми?

— Нет, я употребил это выражение иносказательно, — сказал Мэдог. Лицо у него, как показалось Роджеру, было несколько смущенное, точно ему неприятен был весь этот разговор. Ну-с, возьмем несколько примеров cynghanedd. Это немножко…

— Одну минуту, — прервал его Роджер. — Я не могу заниматься высокими материями, пока не удовлетворю снедающее меня вульгарное любопытство.

Мэдог вздохнул, но все же сказал:

— Слушаю вас.

Роджер пригнулся к нему.

— Вы знаете человека по имени Дик Шарп?

— Конечно, знаю, — ответил Мэдог после минутной запинки.

— Что это за малый?

— Не понимаю.

— Ну, как бы вам сказать… — Роджер почувствовал, что ничего так не добьется. — Если бы я познакомился с ним, как, по-вашему, он бы мне понравился?

— Я недостаточно хорошо вас знаю, чтобы сказать, кто вам может понравиться, а кто нет, — сказал Мэдог.

— Ну, кое-что обо мне вы уже знаете, — сказал Роджер. — Вы, например, знаете, что я интересуюсь классическим валлийским стихосложением. А теперь предположим, что Дик Шарп был бы здесь. Могли бы вы говорить с ним о поэзии и приводить примеры cynghanedd?

— Мог бы, — сказал Мэдог. — Безусловно, мог бы. Но это не помогло бы понять, что он за человек. Наше искусство живое. Люди, которые у нас ценят устное творчество, не составляют маленькую колонию прокаженных, как в вашей стране.

— О господи, опять про мою страну, — вздохнул Роджер. — Вы, я вижу, всерьез настроены против англичан, да?

— Я ведь чероки, — сказал Мэдог.

Ясно было, что он разозлился на Роджера за то, что тот начал расспрашивать его про Дика Шарпа. А злость вызвала к жизни подозрение и неприязнь к чужеземцам.

— Что ж, видно, лучше нам оставить эту тему, — сказал Роджер. — Вы дали мне понять, что не хотите обсуждать этого Дика Шарпа и что вообще вам не нравится, даже когда упоминают его имя. И все-таки я сделаю еще одну попытку.

Он посмотрел через стол на Мэдога. Как большинство толстяков, Мэдог мог выглядеть разгневанным не больше нескольких секунд: двойной подбородок упорно придавал ему благодушный вид. Тем не менее он очень старался сохранить сердитое выражение лица, усиленно сдвигая брови и поджимая губы.

— А если я скажу вам, что неспроста интересуюсь местными делами?

— Вы же сами сказали, что вами движет вульгарное любопытство, — заметил Мэдог.

— Это в порядке самоуничижения.

— Мы здесь этого не понимаем.

— Ну хорошо. Тогда я скажу вам кое-что, что вы поймете. Я друг Гэрета.

— Какого Гэрета?