Рене Домаль - Великий запой: роман; Эссе и заметки

«De substatialitate copularum» — «О субстанциальности связей» ( лат. ).

Копула (от лат. copula — соединение, связка) — в предложении или в логическом суждении связь между подлежащим и сказуемым; в обычном языке — связь, выраженная с помощью слова, обозначающего действие, например вспомогательных слов «быть» и «иметь».

Нильс Клим — герой написанного по-латыни сатирического романа «Nicolai Klimii iter subterraneum» («Путешествие Нильса Клима под землей», 1742) норвежско-датского писателя Людвига Хольберга (1684–1754); «Os homini sublime dédit, cœlumque tueri Jussit et erectos ad sidera tollere vultus» — «Высокое дал он лицо человеку и прямо / в небо глядеть повелел, подымая к созвездиям очи» ( Овидий. Метаморфозы, 1–84. М.: Художественная литература. 1977. С. 33. Пер. С. Шервинского).

Слово и муха

Леон-Габриель Гро (Léon-Gabriel Gros; 1905–1985) — французский поэт, переводчик, критик, главный хроникер журнала Les Cahiers du Sud.

Игра начинается рано. В 1924 году шестнадцатилетний Рене Домаль, сын чиновника Министерства финансов, и три его приятеля по реймскому лицею (греко-латинский класс) — Роже Вайан, Роже Жильбер-Леконт [10] Роже Жильбер-Леконт (Roger Gilbert-Lecomte; 1907–1943) — французский поэт, эссеист, один из основателей и самых последовательных участников «Большой игры», проповедовал саморазрушение как непременное условие творчества («смерть — двигатель жизни»; «не длиться ради вечного бытия»). В шестнадцать лет этот «лунный борец, прозрачный искатель» (П. Мине) пишет текст «Мистический столбняк», а в тридцать шесть лет умирает от столбняка настоящего. Автор двух поэтических сборников «Жизнь любовь смерть пустота ветер» (1933) и «Черное зеркало» (1937). и Робер Мейра — основывают тайное общество «Простые братья» [11] Или «Простые фратья», если учитывать сознательно искаженное написание phrères вместо frères. К подобной деформации орфографии, phynance вместо finance, прибегал Альфред Жарри. . Этих юношей — «Ангелов-Братьев или, возможно, одного ангела о четырех телах» [12] La lettre de R. Daumal à M. Henry du 12 août, Les Poètes du Grand Jeu, Gallimard, 2003, p. 333. — объединяет интерес к мистике и эзотерике (Домаль придумывает себе псевдоним Натаниэль [13] Нафанаил — буквально: «дар», «дарованный» ( ивр. ); тот самый евангельский Нафанил под смоковницей, «в котором нет лукавства» (Ин 1: 45–50). и охотно играет со своим именем René — Re-né, дословно «вновь-рожденный»). Все четверо много читают и пробуют — под сильным влиянием Жерара де Нерваля (в частности, романа «Аврелия», 1855), Альфреда Жарри, Артюра Рембо и сюрреалистов — сочинять. По примеру Рембо они ищут вдохновение в «расстройстве всех чувств», экспериментируют над собой, используя всевозможные средства: эфир, тетра-хлорметан, гашиш, опиум, телепатию, русскую рулетку. Опыты с аскезой и анестезией на грани сознания, подсознательного и бессознательного ставятся в надежде достичь состояния «над-сознательного». Они, «техники отчаяния» и «четыре стороны света одной души» [14] La lettre de R. Daumal à M. Henry du 12 août 1926, Les Poètes du Grand Jeu, p. 333. , призваны открыться для Абсолюта, спустить метафизику с теоретических небес, дабы воплотить ее здесь, на земле. «Я пытаюсь себя придушить, — пишет Домаль, — чтобы познать, как теряется сознание и какой властью над ним я обладаю» [15] R. Daumal. «Résumé de ma vie», Chaque fois que l’aube paraît, Gallimard, 1953, p. 10. . На смену этому познанию, повлиявшему на все дальнейшее жизнетворчество, приходит увлечение традиционной эзотерической литературой, каббалой и, самое главное, индийской философией — «Индия, изначальная родина» (Рембо). Тогда же Домаль начинает самостоятельно изучать санскрит.

В 1925 году Домаль поступает в престижный парижский лицей «Генрих IV», где слушает лекции Алена и встречается с Симоной Вейль; он пишет прозу, которая, по-прежнему испытывая влияние сюрреалистической поэзии, все больше тяготеет к философской эссеистике. В текстах того времени уже проявляется характер последующей деятельности: пытливость исследования, эрудированность, аргументированность, парадоксальность мышления, логичность и ясность формулировок. «На каждом квадратном сантиметре моей кожи всегда найдется место для небесной градины, — заверяет он в тексте „Дом сна“. — Я не уклонюсь от ударов или, точнее, не уклонится моя кожа, или, точнее, та кожа, которую я на себе ношу, и не могу ничего с этим поделать. Так ли это важно? Это форма всей моей мысли; всей мысли вообще; еще одна форма, которую надо оставить, еще одна кожа; с моих глаз спадает пелена. Возможно, эти истины не следует оглашать для всех, ибо некоторые в них не увидят ничего, кроме истин: истина за истину, почему бы не сказать кожа за кожу?» [16] R. Daumal. «La maison du sommeil», René Daumal ou le retour à soi (textes inédits et études), L’Originel, 1981, p. 26–27.

В 1926 году Домаль не проходит по конкурсу в Эколь Нормаль и поступает в Сорбонну, где начинает изучать философию, психологию и социологию. В незавершенном эссе «Мятежность и ирония» (1925–1927), результате осмысления стоиков и Монтеня [17] Эпиграфом взята строка Монтеня: «Есть люди, старающиеся выйти за пределы своего существа и ускользнуть от своей человеческой природы. Какое безумие: вместо того чтобы обратиться в ангелов, они превращаются в зверей, вместо того чтобы возвыситься, они принижают себя» (Опыты, часть 3, глава XIII. Пер. А. С. Бобовича). , гегелевская диалектика и картезианское сомнение используются как инструменты для выработки «принципа отрицания»: «Кто я? Я — не мое тело; мне можно ампутировать руку или ногу, я остаюсь по-прежнему самим собой; мое тело — делимо, тогда как я — един и являюсь частью внешнего для меня существования. Я — ни мои аппетиты, ни мои страсти, которые исходят от этого существования и питаются от моего тела. Впрочем, я — ничто из того, чем обладаю, ибо могу быть лишь обладателем, а не обладаемым предметом; я — ничто из того, что могу познать, ибо в акте познания я — лишь то, что познает. Я — ни мои речи, ни мои концепты, ни мои идеи; поскольку для меня это предметы или инструменты познания. На вопрос „кто я?“, каким бы ни был ответ, я всегда скажу: „Это еще не то“. То, что я есть, это как раз то, что отрицает; или, точнее, в акте отрицания я улавливаю себя самого» [18] R. Daumal. «La révolte et l’ironie», L’évidence absurde, Gallimard, 1972, p. 123. Стоит отметить поразительную перекличку с тем, как априори неопределимая суть Брахмана (высшего начала, символизирующего Истину, Сознание и Благо) определяется в «Упанишадах» и веданте: нети, нети («не это, не это»). . Антагонизм индивидуального и божественного в человеке перекликается с антиномией «Я» и «я», центральным принципом «Упанишад»; самоотрицание означает виртуальное утверждение трансцендентной природы человеческой сущности: «Мое сознание ищет себя вечным в каждый миг длительности, убивая свои последовательные оболочки, которые становятся материей. Я иду к несуществующему будущему, каждый миг оставляя позади себя еще один труп. Сознание — это вечное самоубийство» [19] R. Daumal. «La révolte et l’ironie», L’évidence absurde, p. 133. .