Катрин Панколь - Крутые мужики на дороге не валяются

Он решил заняться благотворительностью, потратить вечер на несчастную девицу с разбитым сердцем и раненым мизинцем во имя прекрасной госпожи «Крискис», в память о «Пицце Рея» и Колумбийском университете… Сердце изо всех сил колотится в ноге. Я смотрю на раздувшийся носок и проникаюсь такой жалостью к себе, что впору зарыдать. Если бы не Бонни, я уткнулась бы носом в подушку и все глаза выплакала. Весь мир залила бы горькими слезами: пусть чувствуют свою вину, все, сверху донизу. Мир несправедлив: на мою долю выпадают одни несчастья.

Должно быть, это папочка вздумал оттуда меня проучить. Или Бог. А может, они сговорились. Им не понравилось, что я готова так быстро распрощаться с трауром, вот они и сыграли со мной злую шутку, дабы направить на единственно достойный путь боли и страдания. В жизни все должно даваться с трудом. А я-то вообразила, что удача найдет меня сама. Раз — и готово. Черные одежды летят прочь, и я уже примеряю белоснежный наряд невесты. Не выйдет, старуха, это было бы слишком просто. Если бы мир был устроен таким нехитрым образом, люди бы вконец распоясались. Как бы мы с ними потом справились? Они бы разом потребовали от нас все. Сладкую дольку, другую, целую плитку. Нет, этого мы допустить не можем… Люди должны страдать. В общем, ты же сама все понимаешь.

Усевшись рядышком под одной белой тогой, они толкают друг друга локтями. «Ты веришь, клянешь себя за это, но все равно веришь, — говорит отец, желая выслужиться перед тем, вторым, — в этом вся проблема. Я пытался тебя разубедить, но ты упрямилась, тешила себя надеждой, что я вернусь и останусь с тобой навеки. Знаешь, на кого ты похожа? На доверчивого бедолагу Иова. Вы с ним одного поля овощи. Что тебя, что его провести можно запросто. Вы с радостью заглатываете наживку, лишь бы вам не мешали верить. Верить в большую любовь… Ты сама себя надуваешь, девочка. И так было всегда».

Всегда.

За окном проплывают стволы деревьев. Их кроны, отражаясь в мокрой мостовой, напоминают перевернутые юбки. Мелькают километровые столбы. Девочка считает вслух:

— 24, 25, 26, не сбавляй скорость, идешь на рекорд.

Отец и дочь. Равноправные участники безумной гонки по Седьмому Загородному шоссе. Напряженные профили, приоткрытые губы, возвещающие о приближении очередного столба, — все у них одинаковое. Отец судорожно сжимает руль, дочь вцепилась в кресло. Торжествующие взгляды, наслаждение скоростью, покрасневшие скулы, ручеек пота под мышкой — до чего же они похожи… Временами они украдкой подсматривают друг за другом, чтобы лишний раз убедиться в своем беспрекословном единстве. Шпионят, пытливо вглядываясь в зеркало, в боковое стекло, в лужу за окном. Они знают, что слились воедино, и все-таки ищут и ищут новых тому подтверждений и радуются, безумно радуются своему сходству.

Доченька!

Папочка!

Отец и дочь.

Они ласкаются, говорят друг другу нежные слова, взахлеб, нараспев.

— Я люблю тебя, моя царевна, люблю тебя, жизнь моя, плоть от плоти моей, папино пузико.

— Я хотела бы всю жизнь мчаться по дорогам рядом с тобой.

— Ничто и никогда не сможет нас разлучить. Ни мужчина, ни женщина, ни поезд, ни океан. Ничто.

Деревья и столбы исчезают где-то в вышине.

Они одни на целом свете.

Девочка не знает, куда они так мчатся.

Он загадочно прикладывает палец к губам: сюрприз.

Они летят по белой дороге.

На заправке кроме них — ни души. Она сметает с лобового стекла раздавленных мушек-мошек, Он сидит на корточках возле шин, напевая: «Как хорошо, просто фантастиш. Купить тебе конфет, доченька? Хочешь целый корзиниш, мятиш, шоколадиш, туттиш-фруттиш? Чего еще твое сердечко пожелает, любовь моя, моя принцесса?»

— Изобрази, как Дядька-Скупердядька считает денежки.

— Дядька-Скупердядька? Запросто, моя прелесть. Вот, смотри, красавица.

Он притопывает, идет вразвалочку, растопырив локти и согнув колени, кудахчет, трясет задом.

Блестит на солнце заправка, сияет автомобиль. Заправщик аплодирует, машет им на прощание, и девочка весело машет ему в ответ.

Сегодня ей принадлежит весь мир. Автомобиль, Загородное шоссе, платаны, отец и все остальное. Разведя руки в стороны, она кричит:

— Вперед! Давай! Быстрее! Еще!

Деревья гнутся, столбы уменьшаются. А девочка запоминает каждое дерево, каждый столб, чтобы они навеки остались в памяти.

— Когда я умру, я хотел бы взять тебя с собой, — произносит Он, не выпуская руль, — поклянись, что умрешь вместе со мной.

Она вытягивает руку вперед, клянется.

— Подожди, — говорит Он, сбавляет скорость, открывает дверцу и плюет — далеко и сильно.

Теперь ей ничто не страшно.

Быстрее! Быстрее!

— А что значит «умереть»? — спрашивает она.

Он и сам точно не знает. Когда умрет, обязательно расскажет, как там все устроено. Он сигналит, обгоняет. Девочка хлопает в ладоши, оборачивается посмотреть на тех, кто ползет позади. Потом прижимается к отцу и целует его — крепко-крепко. Резинка трусиков впивается в бока, надо бы отодвинуться, оттянуть резинку, но она не смеет. Быстренько чешет там, где больно, и снова льнет к отцу.

— Когда мы приедем, — говорит Он, — я всем расскажу, как классно мы погоняли!

— Приедем? Куда? — спрашивает она, опустив глаза.

— Увидишь… Там огромный дом, соберется уйма народу. Тебе понравится. Только веди себя хорошо.

— Поня-я-тно, — разочарованно тянет она.

Значит, «там» они уже не будут вдвоем. Отца у нее отберут.

День становится пасмурным, деревья темнеют. Она пропускает столб, другой. От усталости глаза начинают слипаться. Она склоняет голову Ему на руку, вдыхает запах куртки. Хорошо бы Он поставил рекорд и стал лучшим гонщиком на свете, всех оставил далеко позади. Теперь она называет столбы не глядя. Он жмет на газ. Деревья плотным занавесом обступают дорогу. Она закрывает глаза.

Быстрее, быстрее!

Неожиданно машина замедляет ход. Он высвобождает руку, прихорашивается, глядя в зеркало заднего вида, проводит рукой по волосам, затягивает узел галстука.

— По ночам не манили меня маяки… — бормочет она, в надежде избавиться от бездонного страха.

Слишком поздно. Страх зажал девочку в ледяные тиски, пьет ее кровь, гонит радость прочь, сметает прекрасную королевну с трона и швыряет на дорогу, маленькую, ненужную. Она слабая и беспомощная. Справиться с Ним — не в ее силах. Она повторяет волшебные слова, будто заклинание:

— Не манили меня маяки… Яблока сладкая плоть…

Отец не слушает. Сворачивает на узкую дорожку, на другую. Тени домов вытесняют из памяти деревья и неоновые вывески заправок.

Отец тормозит, разворачивает карту. Щелкает зажигалкой. Девочка в шутку дует на пламя — может быть, Он рассмеется, избавит ее от страха.