Катрин Панколь - Крутые мужики на дороге не валяются

— Иногда мне кажется, что, живя здесь, я стану коммунисткой.

— Почему? — недоумевает Алан. — Тебе что, не нравится Америка?

— Раньше очень нравилась. А теперь — нет, не нравится.

— Когда это — раньше?

— Ну, раньше…

Когда мир захлестнула голливудская мечта… дикие прерии вестернов, Джимми Стюарт, Фрэнк Капра. Бесстрашные ковбои боролись за справедливость, защищали бедных, открывали новые звезды.

— Ты слышал, что сыновья Хемингуэя продали свое имя фирме, которая производит одежду для сафари и охотничьи ружья. Ты знал об этом?

— Нет, не знал. Тебя это шокирует?

— А тебя разве не шокирует?

— Скажи, почему ты сюда приехала?

— Потому что здесь не остается времени на раздумья. Мне надоело думать. Во Франции все думают, думают, доводят себя до полного идиотизма. Толкут воду в ступе и при этом считают себя интеллектуалами. Путают божий дар с яичницей!

— Послушай, — интересуется Алан, заметно повеселев, — тебе вообще хоть что-нибудь нравится? Ты критикуешь все на свете. Сразу видно, что ты француженка.

— Зато я не строю иллюзий. Вот вы, американцы, прете напролом, как танки, пышете энергией. А к чему? Что вы производите? Доллары! Это единственное, что вас интересует! И как вам не надоест такая жизнь!

Он ускоряет шаг, я едва за ним поспеваю, подволакиваю ногу, вскарабкиваюсь на тротуар, чтобы быть одного роста с ним, не рассчитываю, задеваю больной мизинец, всхлипываю. Останавливаюсь, глубоко вздыхаю, с трудом сдерживаю слезы. Алан, не замечая моих мучений, стремительно движется в направлении ресторана. Я уже бывала в этом заведении. Ресторан называется «Четфилдс». Найковицы забегают сюда после работы, расслабиться в компании себе подобных. Грызут зеленые оливки и пикули, пьют «Маргариту», посматривают на джентльмена за соседним столиком, пытаясь понять, годится ли он в качестве кавалера на одну ночь. Им ведь иногда тоже хочется потереться кожей о кожу, а утром как ни в чем не бывало окунуться в стремительный ритм большого офиса. Интерьер ресторана выдержан в пастельно-розовых тонах, шеф-повар, разумеется, француз, карта вин — богатейшая. Обшивка стен изысканна, гравюры — в английском стиле, свет ламп — рассеянный. За одним столиком шеф кадрится к секретарше, за другим — юный менеджер выделывается перед своей шефиней, которая, массируя под столом икру левой ноги, прикидывает, стоит ли игра свеч.

У барной стойки притаились амазонки. Стерегут самца. Прищурясь, бесстыдно разглядывают нас с Аланом, готовые увести его у меня из-под носа и на глазах у изумленной публики передраться из-за него. Я смотрю на них торжествующе, но заметив каблуки-шпильки и платья с глубокими декольте, до обидного напоминающие те, что пылятся у меня в шкафу, печально отвожу глаза.

Как обычно, я не на высоте.

Алан пререкается с официанткой. Он заранее забронировал столик и не желает сидеть в углу рядом с туалетом. Будь на его месте кто-нибудь другой, нам пришлось бы ждать, пока освободится столик посимпатичнее, толкаться в баре, но представительная внешность Алана — высокий рост, горделивая осанка, уверенный вид — действуют безотказно, и вот уже официантка, кокетливо улыбаясь, предлагает нам лучшие места.

Мы садимся и приступаем к изучению меню. Алан относится к этому занятию со всей серьезностью. Похоже, он действительно решил устроить мне праздник.

— Надеюсь, ты не против американской кухни, — спрашивает он, озаряя меня своей бесподобной улыбкой. — К тому же здесь она не особенно американская…

Длинными пальцами с прозрачными ногтями он листает винную карту, а мое сердце при этом колотится так сильно, что я ни о чем не могу думать, ничего не могу решить.

— Закажи для меня сам, — прошу я.

Он удивлен.

— Закажи сам, мне лень…

Я хочу еще немного полюбоваться им, насладиться его светлым образом, пока он читает. Потом будет что вспомнить.

— Знаешь, а ты забавная, — говорит он.

Он смотрит на меня так, будто пришел сюда добровольно, а не по просьбе Бонни. Любопытно, что он имеет в виду, что для него значит «забавная». Я решаю трактовать эту фразу как комплимент: я — интересная! Я приосаниваюсь, кладу ногу на ногу и прячу старые ботинки под стол. Мне вдруг хочется рассказать ему все, чтобы он знал, что происходит на самом деле. Для него этот вечер — самый обыкновенный. Он понятия не имеет, что происходит у меня внутри. Мне надоело злиться, я устала от собственной злости. Хочу сложить оружие, излить душу. Пусть он знает, что мне известно про хитроумный план Бонни, что мне все это активно не нравится, что, увидев его в первый раз, я сразу же стала мечтать о новой встрече, что я без ума от его запястий, локтей, улыбки, и неважно, что он американец, я поношу Америку просто потому, что раньше слишком ее любила. О, Алан, когда ты смотришь на меня своими все понимающими глазами, я чувствую себя особенной, неповторимой.

Единственной.

Он и вправду смотрит на меня с пониманием. Ждет, когда я заговорю. Сейчас я все ему расскажу… Но в эту минуту какой-то чувак усаживается за рояль, и я не успеваю вымолвить ни слова. Звучит старая классическая песня, из тех, что призваны вышибать слезу: «Взгляд твоих глаз затмевает свет фонарей» и дальше в том же духе. Алан всецело отдается музыке, его не смущают дурацкая мелодия, идиотский текст. Он с видом знатока откидывается на спинку розового плюшевого кресла, наслаждается высоким искусством, поглаживает подлокотники и просит сомелье помочь выбрать красное вино. Тем временем говорить я уже раздумала. Откровения здесь неуместны.

Не буду же я вешаться ему на шею, в самом деле!

Однажды отец заходит в ее комнату и говорит, что решил уйти.

Насовсем.

Он больше не может жить вместе с Недобрым взглядом.

Это их с матерью взрослые проблемы.

Дочка здесь ни при чем. Ее Он будет любить всегда. Она останется Его любимой женщиной. Он больше не женится.

У Него не будет других детей.

Другой маленькой девочки.

Взяв ее на руки, Он садится на клетчатое покрывало и, касаясь губами ее щеки, принимается объяснять, что такова природа любви: люди любят друг друга, а потом вдруг перестают. Девочка спрашивает, всегда ли так происходит? Всегда ли кто-то встает и уходит?

Всегда?

Всегда?

Это так же, как в кино? Фильм начинается, заканчивается, и, если смотреть его несколько раз подряд, история раскручивается заново и каждый раз повторяется… Но актеры-то не знают, что их история давно всем известна, и всегда играют по-настоящему, будто в первый раз.

Он смеется, крепко прижимает ее к себе.

Девочка думает, что на этот раз победа осталась за ней.

С Недобрым взглядом у него все кончено, но ее-то это не касается, Он сам так сказал. Значит, она останется с Ним на следующий сеанс и на все остальные. Только Недобрый взгляд навсегда покинет зал.