Эмманюэль Бернхайм - Его жена

— Я останусь с ним ненадолго.

Женщина поблагодарила, прошептала, что подождет ее в гостиной. И вышла из комнаты.

Клер устроилась в кресле возле кровати. Ей был слышен шум из коридора. Шажки и детские голоса. Двое детей. Послышалось нервозное перешептывание. Хлопнула дверь.

И потом — тишина.

Она положила руку на лоб больного. Лицо его подергивалось, брови и волосы при каждом вздрагивании щекотали пальцы Клер.

И вдруг его лоб словно бы вырос. Корни волос не касались больше мизинца Клер, и она не чувствовала теперь указательным пальцем ласкового прикосновения его бровей. Он уснул.

Она не убрала руки, пока не почувствовала в ней мурашек.

Ему, должно быть, сорок пять, лет на десять больше, чем его жене. Определить цвет его волос было трудно — они были влажные: он сильно вспотел. Казались они почти черными.

Он был высокого роста. Почему бы ей не лечь рядом и не посмотреть, на сколько он выше ее?

Но она не пошевелилась.

Как его зовут? Перед фамилией Корей должно быть длинное имя, не меньше чем из трех слогов. Жан-Филипп, Франсуа, Доминик? Она потихоньку засыпала. Остаться Клер не могла. Но она очень устала, ведь она так плохо спала ночь. И потом, ей очень нравилась эта комната. Она закрыла глаза.

Разбудила ее скрипнувшая половица паркета. Когда мадам Корей вошла, она как раз встала. Клер успокоила ее. Все будет хорошо.

Она надела пальто, взяла сумку с инструментами, и они вышли из комнаты.

В лифте она сразу же развернула чек, который дала ей мадам Корей. Мсье и мадам Жан-Филипп Корей. Три слога. Клер не ошиблась.

Она бегом вернулась домой. Инструменты звякали друг о друга у нее в сумке.

Пальцами Клер легонько касалась плеча Томаса. Кожа была очень гладкой. Под бумазеей она казалась бы еще более гладкой.

Она подумала о мсье Корее. С высокой температурой он так нагреет постель, что его жена, конечно же, отбросит огромную перину.

И Клер уснула.

Под вечер в субботу она отправилась к Томасу. Ехать было недалеко, двадцать минут электричкой. Она взяла с собой кое-что из вещей, чтобы оставить их там. И лексомил, который, может быть, ей и не понадобится. Уже две или три ночи, как она стала лучше спать. Прислонившись головой к оконному стеклу, она тут же выпрямилась. Забыла сдать в свой банк чек, который дала ей чета Корей.

Да, он по-прежнему здесь, в бумажнике, вместе с поляроидной фотографией ящика. Она достала фотографию и посмотрела на нее. Хранить ее она не могла. В один прекрасный момент Томас мог ее обнаружить. Как бы она объяснила ему, что хранит все пакетики от его презервативов, да еще и сфотографировала их? А кусочки сахара? Их было прекрасно видно, эти беленькие прямоугольнички.

Она еще раз взглянула на снимок, затем открыла мусорный ящик под окном вагона. Положила фото туда.

Скоро она заменит его настоящей фотографией Томаса. И она закрыла крышку.

Белая пыль, летая, образовывала что-то похожее на туман.

Мебель была покрыта брезентовыми чехлами.

Повсюду валялся строительный мусор.

Томас снес стену кухни.

Обломки упирались ей в спину, брезент шуршал, но у губ Томаса был привкус гипса, и Клер улыбалась, приникнув к его рту.

Тем же вечером они вернулись к Клер. Томас будет жить здесь, пока не будет готов его дом.

Она получила результаты анализов мсье Корея. Его жена наверняка ходила с ним в лабораторию.

Жгут выше локтя, спиртовой тампон на сгибе руки. «Сожмите кулак. Отлично». Игла приближается к вене. Кожа нежная, но желтая. Жена отворачивается, она наверняка не выносит вида крови.

Это гепатит А, довольно легкий.

По телефону Клер объяснила мадам Корей, что никаких лекарств не понадобится, диета тоже не нужна. Больной должен довериться своему организму, ему никогда не захочется съесть что-нибудь такое, что способно ему навредить. Нужен отдых, и долгий. Через три-четыре недели она посетит его, и анализы нужно будет повторить. С сегодняшнего дня она даст бюллетень на два месяца.

Мадам Корей перебила ее. Освобождение от работы ни к чему. У ее мужа свободная профессия, он — архитектор.

Клер положила трубку.

Мсье Корей был архитектором, как и жена Томаса.

Но у Томаса нет жены.

Он вставал намного раньше ее, без будильника.

Иногда она притворялась, что спит, и наблюдала за ним.

Он брился, умывался, одевался меньше чем за четверть часа и быстро завтракал.

Потом подходил к кровати. Клер тогда старалась не шевелиться. Он на минутку наклонялся над ней, она чувствовала его дыхание на своем лице, а потом он легонько целовал ее в щеку. Легкое шевеление воздуха, и он распрямлялся. И потом — все, он ушел.

Вечерами он редко приходил раньше, чем у нее кончался прием.

С работы, из машины или из своего дома он звонил Клер, чтобы сказать, что скоро будет, и, хотя у него были ключи, всегда звонил в дверь. Так что, как только она открывала ему, они крепко обнимались.

Не было больше ни мусора, ни чехлов, ни пыли.

Томас перестроил кухню и на месте стены соорудил большой бар со стойкой, за ней они сегодня впервые и поужинают.

Вытянувшись на диване, Клер смотрела, как он готовит еду — венгерское блюдо из кислой капусты. Он налил туда белого вина. Пахло вкусно. Она положила голову на подушку. Мсье Корей не вынес бы этого запаха, его бы затошнило. Сейчас его жена, конечно, чистит овощи, чтобы сварить ему супчик. А за столом, когда они сядут есть, он будет дуть на каждую ложку супа, прежде чем поднесет ее ко рту. Дети будут баловаться, подражая ему. «Ну все, хватит, не забывайте, что папа болеет».

Клер вдруг задумалась: полюбит ли Томаса Николя?

Наверняка.

Мсье Корей позвонил ей, чтобы договориться о визите.

— Завтра, в четыре часа?

— Великолепно. Спасибо, доктор.

«Доктор», она вспомнила день, когда Томас обратился к ней так. Это было на улице. «Доктор». И он побежал к ней.

Мсье Корей, тот сказал «доктор», будто говорил с врачом старше его по возрасту. Когда она осматривала его дома, у него была такая высокая температура, что он, может, ее и не видел. А видел, так не помнил.

Но, разговаривая по телефону, по тембру голоса и по интонации он должен был понять, что она молодая женщина.

Она громко произнесла несколько фраз, не важно, что она сказала.

Голос ее был именно таким, какой бывает у молодой женщины.

Раз он позвонил сам, может, придет один, без жены.

В своей тетради для записи больных на завтрашней страничке против четырех часов Клер вписала: «Ж-Ф. К.»

Они проснулись одновременно и позавтракали вместе.

Когда Томас обнял ее, полы пеньюара у Клер слегка разошлись. Прикосновение кожаной куртки к телу было мягким и приятным.

Она вымыла голову, высушила волосы, надела короткую юбку и черненький свитер. Взяла в руки туалетную воду. Флакон был почти полным. Томас терпеть не мог духов. Она поднесла флакон к шее и тут передумала. С этими гепатитами никогда не знаешь… Запах, даже легкий, может быть неприятен мсье Корею.