Айдар Павлов - Гроб своими руками

Родовой инстинкт - это стихия. Если тот, кого он касается, не смог добиться желаемого, или вовсе не нашел достойной точки приложения, потенция всего рода начинает накручиваться не на ту ось. С каждым витком она все менее напоминает то, чем была изначально, - родовой инстинкт - и превращается в запутанный клубок страстей, предваряющих развязку трагедии, главная идея которой - взорвать, разрушить существующий мир. А поскольку половину мира, по мнению самоубийцы, занимает никто иная, как "ОНА", священный идол и вожделенный объект огненной страсти, то отправить к праотцам заодно и любимую девушку - вполне нормальный итог страшных мучений. Литература изобилует такого рода примерами: Настасья Филипповна, Дездемона, Кармен… Самоубийцы, наложившие на себя руки "из-за нее" и не попытавшиеся перед этим наложить их на объект своего влечения, меня настораживают: "А действительно ли здесь побывал родовой бог? - спрашиваю я. - Не было ли это инсценировкой, чтобы выдать заурядное нежелание жить за нечто большее, за божественную страсть, за гениальность?"

Родовая любовь - крест сильного пола. Любовь женщины к мужчине носит скорее личностный характер. Личность мужчины как совокупность его дохода, материального положения, статуса и способностей являются для нее определяющими. Родовой инстинкт женщины пробуждается в тот момент, когда мужчина от него освобождается - в момент зачатия, и не имеет собственно к мужчине серьезного отношения: она жизнь положит не "из-за него", но за ребенка, уже имея чадо в реальности, плоть от плоти, своего. Но ведь и мужчина кладет жизнь за то, что еще в нем, в его чреве, тоже плоть от плоти. Акт зачатия перекладывает родовой долг с него на нее. Физиология это подтверждает: мужская похоть в двадцать лет гораздо сильное, болезненнее женской, то есть, отец больше заинтересован в ребенке до зачатия, хотя часто этого не сознает.

В свете родового бога испаряются вымыслы о сексуальных гигантах, совершающих чудеса самоотверженности, чтобы добиться сначала одной женщины, затем - следующей и следующей, и так далее, и с всевозрастающим усердием, и с неподражаемым желанием. Когда вектор страсти не зафиксирован родовым богом, нелепо ожидать вообще каких-либо чудес в этой сфере. Тот, кто любит личность женщины, не имея в виду - глубоко и подсознательно - продолжение рода, запросто сменит одну личность на другую, но никогда - я отвечаю вам, - никогда не пожертвует и червонца за все прелести Елены Троянской, Венеры Милосской и Мерилин Монро, вместе взятых. Усилия бабников в деле достижения женщин минимальны: бабы любят бабника куда сильнее, чем тот любит их. Во-первых, потому что их много, а он один (не резиновый же!), во-вторых, личностная, не родовая любовь - исконная территория женщины.

Личностями полагается быть мужчинам. Соответственно, за женщиной исторически и мифологически закреплена обязанность подчиняться личности; за мужчиной же - личностью быть. Даже сегодня, когда вместо личности мы повсеместно сталкиваемся с чем-то неопределенно-размазанным, одноклеточным, это остается в силе.

Наконец, биологически женщина создана принимать. Она, в общем-то, в состоянии принять любого. До зачатия род ею не управляет. Родовой вопрос, ответ на который дается через мужчину: быть или не быть ребенку, - простите уж, вопрос эрекции, у женщины не стоит. У нее избирательный характер любви: нравится - не нравится, - а отнюдь не фатальный: да или нет. Внешность женщины - любовь, сущность ее - разум; внешность мужчины - разум, сущность его – любовь.

Не удовлетворенный родовой инстинкт способен привести к паранойе, виселице и многим другим дискомфортным последствиям. Родовой бог требует жертв. Он кровожаднее языческих истуканов, его воля - закон, его приговор обжалованию не подлежит. Гений рода - ничто, родовой бог - все. Его решения не поддаются ни объяснению, ни осмыслению. Там, где любовь понятна, там нет родового бога. Там, где каждый шаг становится последним, и каждый вздох испускает дух, и каждая мысль стремится принести себя на жертвенный алтарь, там он есть. Его знает лишь тот, кто посвящен в таинство жертвы. Кровь не отдают в жертву - ее забирают. Это тоже знает лишь тот, кто давал. Кто не давал - у того не брали. Некоторым очень сложно объяснить, в чем состоит простой закон жертвоприношения. Родовая любовь - это всегда чудо. А если ты ни разу в жизни не воскрес, как тебе втолковать, что это такое?

Куда более благополучно обстоят дела в любви личностной, жертвы которой носят чисто символический характер. Я всегда завидовал особям, пренебрегаемым родовым богом: никто их не пасет, не бьет, никто за ними не присматривает, так что они могут в свое удовольствие насладиться скромной трапезой земной любви: практичной, умеренной, даже слегка прохладной, редко когда заканчивающейся, полной взаимопонимания и самого теплого расположения друг к другу. Идеальная личностная любовь - это привязанность до гроба, одинаковые носы, уши, глаза и темпераменты, одна национальность, один интеллектуальный уровень, одни привычки, увлечения, - словом, единство безусловное и без противоположностей. Они все знают друг о друге, до смерти боятся неожиданностей, целыми днями сидят на одном стуле и радуются: по-прежнему ничего нового! Прекрасно!

Они не взрываются ребенком, не совершают вселенской акции рождения нового, они просто не знают, как это происходит. И нового в ребенке не будет - будет нечто то же самое. Появление на свет младенца является для них таким же будничным событием, как рабочие и выходные дни, обед, ужин, пресная постель и чтение газет. Просто, однажды они поймут, что их стало больше. И не удивятся. Зато будьте спокойны - точки самоубийства их ребенку не грозят, его энергетическая кривая сойдет за прямую, а диапазон духовной работы застрянет на нуле.

В заключение лекции предлагаю решить одну задачу.

Святослав Бурмистров, юноша бедный и амбициозный, полюбил фотомодель. Худо-бедно она отдалась. Каково будет самочувствие Святослава Бурмистрова после того, как он трахнет фотомодель?

Правильное решение:

Если влюбленный потенциальный самоубийца находится в двухмерном психологическом пространстве, где, при стремительном возрастании родового инстинкта столь же стремительно тает инстинкт личности, увлекая Святослава Бурмистрова в зону самоубийства, то есть вообще в одномерное пространство трагедии, то акт оплодотворения, снимая с амбициозного юноши родовые долги, позволяет ему вернуться в трехмерное пространство вульгарного материализма. Выполнив родовую миссию, Святослав Бурмистров гарантированно прекращает циклиться на половом вопросе и обретает человеческий облик, все свои помыслы посвящая деньгам. Он с иронией вспоминает фотомодель, отпускает брюшко и чувствует приятное удовлетворение.