Айдар Павлов - Гроб своими руками

Вот несколько примеров.

В двадцать четыре года Орфея растерзали вакханки.

Возможно, только любовь могла бы нас исцелить.

Но в самый последний момент мы узнали,

что слишком больны для любви, -

написал тогда же Георг Гейм и провалился под лед.

Отто Вейнингер, пытаясь разобраться, что к чему, неожиданно свел концы с концами, они оказались разных полюсов. Парня замкнуло, он застрелился. "Плохо кончил этот еврей", - скажете вы? Да ну вас!

Я цепенел, и пульс мой тихо гас.

И Праздность без услады и без боли

Вливалась в ощущения мои, -

Китс заболел и умер на своей постели. Он был счастлив.

А Лермонтов оторвался на полную катушку: нарисовал голую задницу Мартынова с кинжалом на фоне Кавказских гор. Друзья и знакомые обхохотались. Ну, очень смешно: дешевый пижон Мартынов корчит крутого на фоне Кавказских гор - справляет нужду, не расставаясь с оружием! Ха-ха.

"Нужно стать безусловно современным, - юродствовал Рембо на последнем дыхании: - Никаких славословий, только покрепче держаться за каждую завоеванную пядь ...Засыхающая кровь испаряется с моего лица, - А здесь он уже всхлипывает, уже не смешно: - И нет за мной ничего, кроме этого ужасного деревца!" В 24 года он подводит черту и убегает в Африку, и просто торгует там двенадцать лет, и в 37 умирает, сжимая в руках пояс, набитый золотыми монетами, которые ему удалось накопить. Теряя сознание, он шепчет: "Где мой золотой пояс? Где мой золотой пояс? Где мой золотой пояс?”

И это только "поэты", лишь те, кто в свои "24" прокричали на весь мир. А сколько вас, падших, но безымянных, ангелов двадцати четырех лет?

33

За то и любит Меня Отец, что я всегда могу отдать жизнь

и всегда обрести ее. Если б вы верили тому, что я говорю:

"Иду к Отцу моему небесному", - то возрадовались бы.

Печальны же вы от того, что не вмещаете слов сих.

Христос.

Если начистоту, то сверх тридцати трех лет даже как-то неприлично жить гениальному человеку, памятуя о том, что сам Христос, наш пастырь, Единородный сын Бога истиннаго, сшедший с небес, и воплотившийся от Духа Свята и непорочной Марии Девы, и вочеловечшася и усыновленный быша плотником благочестивым Иосифом, изволил благословить срок сей спасения нашего ради, и распятый же за ны при Понтийстем Пилате, и страдавша, и погребенна, и воскресший в третий день по Писанием, смертию смерть поправ и сущим во гробех живот даровав, и восшедший на небеса, и сидяща одесную Отца, и паки грядущий со славою судити живым и мертвым, его же царствию не будет конца ныне и присно и во веки веков во имя Отца и Сына и Святого Духа. Аллилуиа!

37

Земную жизнь пройдя до половины,

я оказался в сумрачном лесу.

Данте.

Если нам удалось перепрыгнуть через все времена и сроки,

Задумайтесь над цифрой тридцать семь! Коварен Бог -

Ребром вопрос поставил: или - или!

На этом рубеже легли и Байрон и Рембо, -

А нынешние как-то проскочили.

Всем известна, песня Высоцкого о фатальных датах и цифрах (нынешние проскочили недалеко - в 42 нас благополучно оставили Элвис Пресли, Джон Леннон, Фреди Меркури, Джо Дасен, Владимир Высоцкий, - голоса, озвучившие планету: американец, англичанин, араб, француз и русский из «СССР»).

В тридцать семь Маяковский написал: «Я очень, очень болен», - и "лег виском на дуло". Под эту цифру Пушкин "подгадал себе дуэль" и с гудящей головой, влекомый начинающимся кошмаром, отправился на нелепую дуэль:

И пусть у гробового входа

Младая будет жизнь играть,

И равнодушная природа

Красою вечною сиять...

Байрон под эту цифру воевал. Шпаликов пил. Вампилов сочинял пьесы. А Блок перестал сочинять - ему осталось три бесплодных года на то, чтобы угаснуть. Хлебников не переставал. Не переставал и Фасбиндер - отвлекся от сценария лишь затем, чтобы влить в кровь восемь грамм кокаина. Рембо уже двенадцать лет ничем путным не занимался - у него была гангрена, он посвятил всю свою любовь "золотому поясу". Ван Гог едва не застрелил Гогена, своего ровесника по смерти. Рафаэль переутомился. Бедняга Вольф совсем ничего не понимал - он свихнулся гораздо раньше. Бизе безразлично смотрел на сцену, наблюдая, как проваливается и освистывается едва ли не самое великое детище оперы - "Кармен". Бернсу вечно не хватало денег. Сирано де Бержерак добавил в кубок страстей каплю последнего комплекса. Моцарт извивался в пламени Реквиема. Шопен на последнем концерте увидел "проклятых духов", сыграл траурный марш и больше не подходил к инструменту до самой смерти, а через два года после того концерта…

Многие из нас, переживая переходные времена и сроки, не прочь были бы услышать на своих похоронах хорошую музыку. В состоянии ли мы обеспечить присутствие возле гроба оркестра, хора, квартета, трио, на худой конец, просто тенора, аккомпанирующего себе на баяне, или соло виолончелиста, как это случилось у могилы Тарковского во Франции с участием самого Мстислава Ростроповича? Продумайте, как следует. Если мы не Андрей Тарковский, чтобы к нам с другого конца света бесплатно бросился Мстислав Ростропович исполнять сарабанды Иоганна Себастьяна Баха, я всегда рекомендую заложить часть ценностей, предназначенных в гроб и заказать на них профессиональных музыкантов.

По какой причине на похоронах необходимы музыкальные шедевры? Почему усопшему не читают главы из романа, не приносят статуи, картины, не показывают кинофильмы? Что за идиотский вопрос? Да потому что ни одно другое искусство пока не могло тягаться с музыкой по глубине воздействия. Музыка как никто проникает во внутренний мир, дотягивается до корней, до «самого живота», служит проявителем и катализатором всех жизненных процессов. Несомненно, дух мертвого услышит пронзительный звук великих песнопений, однако вы вряд ли заинтересуете его новым анекдотом или рекламным роликом нового мексиканского сериала.

И, конечно музыка музыке рознь. Ценность звучания непосредственно зависит от дистанции между состоянием духа и точкой самоубийства ее автора. Все прочие факторы не имеют решающего значения: талант и возраст композитора, погодные условия и климатические пояса, - это ерунда. Важно, сколько крови влито в шедевр, мера его трагедии. А крови у нас всех по пять литров. В любом ремесле она определяет духовное качество продукта, но особенно - в любви, музыке и изготовлении гроба. Сейчас я объясню.

Любая трагедия, выраженная словом, завершается смертью. Греки и люди шекспировского поколения, оправляясь в театр, не тешили себя иллюзиями, они прекрасно знали, на что идут и "чем все кончится". Плохая пьеса или хорошая - для развязки безразлично. Таковы правила игры: герой должен сыграть в ящик. Поскольку наше время наложило вето на фатальные развязки (видимо, они «заморачивают» современную публику), я попытаюсь аргументировать причину, по которой в классических пьесах герои мрут как мухи. Право, нужно ли столько крови? Не слишком ли? В жизни-то столько не бывает.