Тибор Дери - Воображаемый репортаж об одном американском поп-фестивале

Господи, отпусти нам прегрешения наши, miserere me Domine secundum magnam misericordiam tuam, помилуй мя в неизреченном милосердии твоем, это были не тучи. Не тучи? Нет, не тучи: птицы. Говорят, при разрушении Ниневии на обреченный город понеслись такие птичьи стаи, что затмили солнце. Вселенские кингстоны отверзлись, и отовсюду, из глубей и высей, бурля, хлынули пузыристые потоки. Каждый пузырь — плотное птичье тело. Сливаясь и ширясь, густой колышущейся пеленой отделили они землю от неба, тьму от света. И сделалась ночь. Когезия мести и кары столь возросла, что даже хищных птиц, обычно державшихся особняком или парами, сбила в станицы, а за ними безбоязненно ринулись и певчие пичуги. Смешиваясь и сменяя друг дружку, выныривая вверх-вниз и выбиваясь вправо-влево, все они сплошной лавой потекли к Монтане: власть предержащие и малые сии. В очах разума человеческого выглядело это так, будто лучшая половина природы, обратись в птиц, походом выступила на худшую, сбиравшуюся в Монтану. Но не говори: ад кромешный! Что ведомо тебе про ад? Что знаешь ты о равновесии, — как сохранить его природе, которая обезумелой пернатой избранницей встала на одно крыло, извернувшись в воздухе? Что — об уровне, до коего могут досягнуть языки бушующего долу пламени? И как его погасить, дабы низринувшийся сверху потоп пощадил жизни наши…

Первые барашки, чью птичью природу распознал Йожеф, состояли из грифов — вероятно, из кондоров, широко распахнувших крылья: их белоснежные туловища и сбили Йожефа с толку, представясь перистыми облачными завитками его озадаченному взгляду. Маховые и хвостовые перья у них, правда, черные, а покрытые шерстистыми волосками щеки и шея — мясокрасные, но на высоте двух-трех километров виднелось только их освещенное солнцем белое брюхо. Надо ли говорить, что было их много сотен? Но земному глазу-локатору это библейское множество казалось всего лишь облаком, которое мерно перемещалось по небу в такт ветру, его неторопливому спондеическому движению.

— Кондоры гнездятся по отвесным скалам на побережье Патагонии и Магелланова пролива, — сказал Йожеф, глянув в зеркальце заднего вида и со скуки давя на педаль, — взлететь они могут на высоту семи тысяч метров. Медленно поднявшись, кондор парит в воздухе, почти не шевеля своими огромными крыльями, размах которых достигает трех метров. Рост самца — больше метра, самка немного ниже.

— А чем же питается этот властелин неба? — спросил Йожеф, глянув в зеркальце заднего вида и со скуки давя на педаль.

— Падалью, — сказал Йожеф, глянув в зеркальце заднего вида и со скуки давя на педаль. — Тридцать — сорок птиц опускаются на павшее животное и сперва вырывают самые податливые части: язык, уши, половые органы, выклевывают глаза и мякоть возле заднего прохода, чтобы проникнуть в брюшную полость.

— Внутренности любят? — спросил Йожеф, глянув в зеркальце заднего вида и со скуки давя на педаль.

— Выжидают, — сказал Йожеф, глянув в зеркальце заднего вида и со скуки давя на педаль. — Выжидают, пока брюшину не разорвут газы, быстро выделяющиеся на солнце. Самое большое лакомство для них — мягкая толстая кишка и пряный, тронутый гниением ливер.

За меньшим облаком, как дальнее громовое предвестие Судного дня (хотя неслышное на сей раз: заглушал изношенный фордовский мотор) всплыла и темно разлилась, до абстракции истончив солнце, обратив его в кружок бледной фольги, быстро ширящаяся и всеми своими порами пенящаяся грозовая туча, которая задним краем уходила куда-то за недосягаемый горизонт. Впереди поспешали вороны, самые крупные представители семейства corvidae, с однотонно-черным глянцевитым оперением, сильными клювами, твердя свое неумолчное пли-пли-пли и крак-крак-кра. За ними — все остальные вороновые, помельче: черные и серые вороны, грачи-грайвороны, красноклювые клушицы и галки, длиннохвостые черно-белые сороки, что крадут праздничные блестки нашей жизни, сойки, все пятьдесят разновидностей рода garrulus, ореховки, сибирские кедровки — в таком неисчислимом количестве, как некогда на Синае повелением господним перепела, которые на целый день ходу усеяли бесплодные пески вокруг сынов Израилевых, дабы те, голодные, собрав их и вывялив, вволю могли напитать и ублаготворить свое бренное тело возле священной скинии под Кадесом, в северной части пустыни Фаран.

— Но сам-то Моисей, предводитель народный, не достиг все-таки Ханаана, земли обетованной, — сказал Йожеф, глянув в зеркальце заднего вида и со скуки давя на педаль, — ибо усумнился, дважды ударил жезлом в скалу, добывая воду. Если эта птичья туча нагрянет на Монтану…

— …нагрянет на Монтану, — сказал Йожеф, глянув в зеркальце заднего вида и со скуки давя на педаль, — она все сожрет, как те волы, которые под корень скусывают траву, оголяя пастбище.

— А чем питаются эти corvidae? — спросил Йожеф.

— Кто чем, — сказал Йожеф. — Вообще-то они всеядные, как человек, хотя гораздо неприхотливее: падаль поглощают и в сыром виде. Альпийский ворон долго следует за охотником, пока подстреленная серна не свалится в пропасть, и тут он не преминет сам прежде попользоваться ее мясом. Ракушки он за неимением ступки поднимает и бросает с большой высоты, разбивая об скалы — научась даже камень обращать себе на пользу, наподобие человека. А серая и черная ворона…

— …она тоже всеядная, — ответил Йожефу Йожеф, — и, кроме падали, отбросов, улиток, моллюсков, червей, насекомых, не пренебрегает и зерном, орехами, плодами, а также ягодами. Вороны, подобно людям, ловят и рыбу, и прочую речную живность, подстерегают полевок возле нор, охотятся на зайчат, молодых куропаток, фазанов — тоже как люди. И опять же как люди, отнимающие яйца у домашней птицы, грабят гнезда других птиц, поменьше. А грачи…

— …которые перекликаются между собой низким «кра» или «кроа», — сказал Йожеф, — разве они вредоносней людей, которые куда прожорливей?..

— Грачи охраняются законом, — сказал Йожеф, — поскольку, уничтожая вредителей полей, обеспечивают пропитание человеку. Точно так же и галки, в чьих сообществах наблюдается строгая иерархия: самая высокая по положению галка вправе клюнуть любую другую, зато низшая не может никого. Но подвергнись любой член сообщества нападению и позови на помощь, тогда первым — супруг, а потом — вся стая тотчас поспешат на выручку.

— Совсем как у людей, — сказал Йожеф. — Если взмолишься о помощи в беде, первым к тебе поспешит супруг. Потом — село, город и вся страна. Разве не так? — Так, — сказал Йожеф, глянув в зеркальце заднего вида и со скуки давя на педаль.

И летели, летели необозримыми полчищами, кои сосчитать даже в сумасшедшем доме не смогли бы, пусть приблизительно, — летели, надвигаясь на Монтану и наводя своей тенью такую тьму, какая наступила в долине Гаваонской, когда повелением Иисуса Навина остановились Солнце и Луна; неслись, легко обгоняя честного трудягу «фордика»; мчались молниеносно, разинув мстительные клювы, свистя и хлопая крыльями, впереди — обитатели палеарктической зоны, за ними — севера и юга, запада и востока: птицы всего мира, в согласии столь сердечном, что орлы принимали на свои спины чижей, соколы — тучных тихоходов перепелов; цапли (колпицы, рыжие, желтые чепуры и малые выпи), окружа, поддерживали и направляли сов, днем слепнущих и теряющих ориентацию — дабы не ухнули вниз, в царство логики, ее обманчивых огней, которые расплесканы там, по поверхности земли, и почти заслоняют иные, глубинные законы мироздания. Летели десятками тысяч скворцы, крутясь своими шарообразными роями, словно подгоняемые вихрем, и то стрекоча адскими мельницами для пущей издевки, то вереща сойками или поскрипывая флюгерами — чуть ли не «Отче наш» готовые протараторить над населенной местностью. И плотно бок о бок клиновидными стаями летели дикие гуси, вытянув шеи, производя десятками тысяч крыльев такой шум над старым «фордиком», будто само небо ножницами челюстей лязгало и рокотало вдали. Летели и кричали — каждый вид на свой лад: одни громко, полногласно гогоча, другие звучно трубя, третьи будто скрипя и шипя или глухо воркоча. Некоторые же, как огарь, словно насвистывали что-то, пролетая над машиной, хотя точно нельзя было разобрать, было их слишком мало. А следом за ними, только еще ниже, огненными облаками понеслись фламинго, все шесть колен этого древнего рода.