Аглая Дюрсо - 17 м/с

Все. Снято.

Остались только эпизоды на реке.

Но к нам они не имели никакого отношения. Потому что мы все волевым решением взяли общую ответственность за океан. Даже гений Шилов сюда перебрался. Потому что зулусы в зулусской деревне вполне без него освоились. Сказалась, наверное, генетическая память. Они больше не нуждались в экскурсоводе по аутентичности.

Ну не на реку же гению было идти? С рекой у него были связаны печальные воспоминания о крокодилах, это раз.

А во-вторых, там прижились Белый Зулус и каптенармус.

Каптенармус просто расцвел на реке. Потому что к нему вернулись его навыки разведчика. Он по ночам выслеживал крокодилов.

А у Белого Зулуса тоже нашлись профиты.

На реке планировалось снять пасторальную сцену.

Прекрасная певица в образе невинной, но изнуренной Красной Шапочки (и в одноименном головном уборе) несет пирожки сквозь непролазные джунгли и гнилостные болотины Южной Африки. Она несет их уже не первые сутки. И башмачки ее истоптались. Она прямо выбивается из сил. О чем и сообщает во втором куплете. И тут ей навстречу из бурелома выскакивает суровый зулусский воин (далее — поют каватино. То есть каждый — свое).

Белый Зулус возлагал серьезные надежды, что роль лесного воина все-таки достанется ему.

А мы никаких надежд не возлагали. В отличие от Белого Зулуса. Потому что мы иногда имели мужество становиться лицом к океану. А этот океан очень вменял. Он не оставлял никаких надежд. И как я уже сообщала вам, Доктор, этот океан не оставлял никаких намеков на реальность за спиной.

А мы конкретно наследили здесь реальностью, имеет смысл в этом признаться.

Понимаете, Доктор, те немногие белые дайвингисты и кайтеры, которые засиживают берега этого неприветливого океана по уик-эндам, — они просто невинные дети по сравнению с нами. Потому что они эгоисты, им насрать на местный колорит. Их ни в одной части мира не интересует ничего, кроме них самих. Они привозят с собой свои кайты, доски и ласты, а увозят фотографии себя на кайтах, досках и в ластах. Это святые люди, давайте признаемся себе в этом. Потому что они не оставляют по себе никаких воспоминаний, кроме долларов за ночлег и аренду катеров.

А мы выковыриваем из любого места аутентичность, как изюм из булки. А если изюма нет, мы привозим его с собой и рассеиваем, разбавляя унылые эндемики нищей окраины индустриального мира.

Строгая секретарша со знанием двух языков научилась плести фенечки из бисера. Ее сын-рэппер теперь отлично танцует национальные зулусские танцы. Завсегдатаи дешевого бара с окраины Ричардз Бэй научились вполне сносно управляться копьем и настигать самых быстроногих серн национального заповедника. Новое умение всегда расширяет границы личности, это факт. Но вопрос, что будут делать с этими умениями зулусы, когда мы снимем последний кадр нашего водевиля?

С директором заповедника все ясно: у него теперь есть три аутентичные зулусские деревни. А это сильно удорожает билет в заповедник.

С остальными — нет.

И это нам зачтется, Доктор.

Слава богу, что мы с самого начала не возлагали никаких надежд по собственному поводу.

Потому что место, столь искусно украшенное нами, считало нас переизбытком и всячески стремилось вытеснить — туда, в сторону родных сибирских саванн.

Первыми за нас принялись клещи. И принялись так, что с успехом могли стать последними.

Сначала пал Шилов.

Он сидел на дюне и медитировал на фоне заката. Это был первый более-менее тихий и сравнительно теплый вечер.

Но Шилов вдруг сказал «что-то холодно». И, не делая пауз, упал. Его так трясло, что буквально не было сомнений — ему сильно холодно. Его колошматило так, что у него повыпадали пломбы. Мы отняли у зулусов пледы и укутали гения. Но это не помогло.

Тогда мы стали звонить разведчику — на реку. Раз он разведчик, то должен все знать про местные недуги.

Разведчик компетентно сказал, что это эпилепсия. И что у гениев это часто бывает. Еще он сказал, что надо ему в рот вставить палку. Я плакала, и руки у меня дрожали. Я прижимала телефон плечом, а рукой нашаривала в песке дюны более-менее гигиеничную палку. При мне еще ни у кого не выпадали пломбы, поэтому я просто ума не могла приложить, как глубоко в этом случае надо запихивать палку. Я сказала разведчику, что очень боюсь повредить этой палкой горло гения.

— Дура, — сказал разведчик. — Палку надо вставлять не вдоль, а поперек!

Гений прошептал, что не надо ему ничего никуда вставлять. Ему и так плохо.

Тогда мы стали вызывать службы спасения. Чтобы эвакуировать гения.

Но гений сказал, что не надо его эвакуировать. Он хочет остаться здесь. И умереть под Южным крестом. Где бы этот крест ни находился.

Гений не умер. И вообще, когда это приключилось с Мишаней, Танькой, режиссером, всеми администраторами и директором дивы, реагировать стали не так драматично. Человек — страшная скотина. Он привыкает ко всему и дубеет от страданий ближних.

Разведчик, например, уже просто буднично раздавал указания, какие лекарства должны подтаскивать нам зулусы.

Его можно понять: ему повезло — к нему даже в гнилосных парах реки не липла зловредная клещевая лихорадка. Видимо, он был привит от нее еще конфеткой, съеденной в самом сердце Африки.

Но у разведчика и Белого Зулуса была своя напасть. Эта напасть была крокодилы.

Крокодилы активизировались после эпизода с Красной Шапочкой. Видно, их привлек запах разлагающихся реквизитных пирожков, халатно брошенных после съемок.

Короче, разведчиком и Зулусом овладела паранойя. Они не смыкали глаз по ночам, выслеживая неприятеля. Они взяли из зулусского реквизита соломенной деревни деревянную поварешку и какую-то биту (у мирных зулусов это была копалка).

И этой битой они прибили-таки одного крокодила! Это был небольшой крокодил, но на нем была настоящая крокодилья шкура. А разведчик и Зулус уже достаточно одичали в своей засаде. И уже были готовы поделить шкуру неприятеля и исполнить вокруг нее ритуальный танец победителей.

Но они вовремя вспомнили атавистическую принадлежность к грандиозному проекту. И в частности, к его бюджету. И поняли, что, в случае чего, с владельцем заповедника они не расплатятся.

Они всю ночь вели взбудораженные телефонные переговоры с гетто и даже вышли на связь с резидентом в Йоханнесбурге. Потому что они хотели тайно выписать из какого-нибудь заповедника аналогичного крокодила и запустить его сверкать глазами. Прямо к утру. К приезду владельца заповедника.

Им сказали в пятом часу утра, что есть один крокодил в зоосаду Кэйптауна. И его готовы уступить. Но в гетто все были скошены болезнью и переться в заповедник в Кэйптауне просто не могли. А те, кто еще не был скошен, были заняты истерикой достаточно известной певицы.