Павел (Песах) Амнуэль - Расследования комиссара Бутлера

— А кровь… Или отпечатки пальцев…

— На книге были обнаружены отпечатки пальцев всех учеников ешивы, а также рави Бен-Ури и самого Слуцкого. Видишь ли, книгой изречений Рамбама пользовались ежедневно и ежечасно…

— Детектор лжи, — сказал я. — Не могли врать все, один должен был говорить правду.

— Видишь ли, Песах, — медленно сказал Бутлер, — я проверил каждого на детекторе лжи. Все говорили правду.

— Но… — растерянно сказал я.

— Вот именно. Ударил один — без сомнения. Но убийцами считают себя все. Вот почему я хотел с тобой поговорить. Ты писатель, историк. Хоть ты и не религиозен, но публику эту знаешь лучше меня. По-моему, это чисто психологическая проблема. Может быть, они считают, что каждый еврей ответствен за убийство еврея… Не знаю. Хотя, тут может быть иная тонкость. Слуцкий, по Галахе, евреем не был — мать у него полька, обе бабушки — русские… Еврей только отец.

Не буду лукавить — после слов Романа я почувствовал себя если не Эркюлем Пуаро, то, по крайней мере, Ниро Вульфом. Может, это неожиданное осознание собственной значительности заставило меня забыть о вопросе, который я намеревался задать в самом начале разговора. Бутлер сам ответил на этот незаданный вопрос:

— Ты не спросил, Песах, что, собственно, делал Слуцкий в ешиве. Он не был учеником, он и религиозен был только наполовину, если такое вообще возможно. Соблюдал шабат, но не ходил в синагогу. Постился в Йом-кипур, а Девятого ава зажигал электричество и умывался. В общем, что считал нужным, то и делал. А в ешиву эту приходил почти ежедневно — для того, чтобы поспорить с учениками. Все говорят, что спорить с ним было очень интересно, он прекрасно знал Танах, практически наизусть, да и отдельные отрывки из Талмуда и Мишны цитировал без запинок. Рав Бен-Ури сказал мне, что он бы с превеликим удовольствием имел в ешиве такого ученика — хотя бы для того, чтобы остальные оттачивали в спорах с ним свои аргументы. И, в то же время, по словам того же рави, он никогда не принял бы Слуцкого в ешиву. Никогда и ни за что. Я провел в ешиве день, не обнаружил ни единой зацепки, и вот теперь сижу и ломаю голову…

— Чем я могу помочь? — спросил я.

— Мне нужен светский человек, который, тем не менее, мог бы говорить с этой публикой на их языке. В полиции таких не оказалось. Ты же знаешь нашего министра.

Министра полиции Ноаха Шапиро знали все. Еще бы — именно он нарушил многолетний статус-кво и открыл в шабат все без исключения улицы даже в ультрарелигиозных кварталах. В прежние времена это было бы невозможно — религиозные партии могли угрожать провалом любой коалиции. Но в каденцию премьера Вакнина партия Труда впервые получила подавляющее большинство в кнессете и не нуждалась ни в чьей поддержке…

Ровно сутки спустя мы опять сидели с Бутлером в его салоне. По стерео показывали прямой репортаж об инаугурации господина Чернышева — первого, законно избранного, президента России с очевидными фашистскими взглядами. Нам обоим было не по себе — на Манежной площади бесновались огромные толпы фанатиков, антисемитские лозунги висели на балконах гостиницы «Националь» и на здании Манежа. А народ, как всегда, безмолвствовал. Народу, видите ли, надоело голосовать — к урнам пришли только сорок два процента избирателей, но две трети этого числа предпочли фашиста Чернышева демократу Прохорову. Так, двадцать восемь процентов избирателей навязали России новую реальность.

— Если Сохнут успеет провести в России операцию, аналогичную «Шломо»… — сказал Бутлер и не закончил фразу. А что говорить — и так все было понятно. Ехать надо вовремя.

Когда Чернышев сделал свой знаменитый жест правой рукой и сказал «Русские люди, к вам обращаюсь я…», Роман потянулся к пульту и выключил стерео. В салоне сразу стало уютнее и теплее.

— Своих проблем хватает, — сказал Роман. — Ты весь день провел в ешиве. Расскажи о впечатлениях.

— А ты…

— Мне хвастаться нечем. Топчемся на месте.

— Видишь ли, я не разговаривал ни с кем лично, я больше ходил и слушал…

— Да уж, — усмехнулся Роман, — мне докладывали. Амнуэль, мол, путается под ногами и что-то вынюхивает, и не попереть ли его к такой-то…

— Так вот, — продолжал я, — мое мнение. Мы не выйдем на убийцу, если не будем абсолютно точно знать мотив. Нынешняя версия полиции меня не устраивает. Ты сказал журналистам, что ешиботники повздорили, и кто-то в состоянии аффекта трахнул Слуцкого по голове первым, что попалось под руку.

— Да, — неохотно подтвердил Роман. — Это самая разумная версия.

— Это полный бред, — возразил я. — Эта версия абсолютно не соответствует тому представлению, что сложилось у меня об учениках ешивы. Люди они чрезвычайно уравновешенные. Ультраортодоксы. Они просто не способны впасть в состояние аффекта.

— Даже если кто-то в их присутствии оскорбляет Бога? — осведомился Роман.

— Да, безусловно. Оскорбление пройдет мимо их сознания. Отреагируют они только на какой-то неожиданный аргумент, на некое доказательство, понимаешь? Разум, а не чувство. Я ходил среди них весь день и, каюсь, действительно действовал на нервы всем, включая полицию. Хотел вывести их из себя, тем более, что такая ситуация, нервы напряжены… Ничего не вышло. Полицейские злились и, как ты сказал, готовы были послать меня к… А ешиботники смотрели мне в глаза и качали головами. Никто из них не мог убить Слуцкого в состоянии аффекта.

— И, однако, каждый из них утверждает, что убил он.

— Врут.

— Детектор лжи…

— И детектор врет. То есть, они искренне считают, что говорят правду, как они ее понимают. И потому детектор…

— Короче, Песах, — прервал меня Роман, — ты тоже потерпел поражение.

— Почему же? — сказал я. — Я знаю мотив, и я знаю, почему все они берут вину на себя. Я не знаю имени того, кто конкретно ударил Слуцкого, но, возможно, узнаю и это.

— Ну-ну… — сказал Роман и посмотрел на меня с сомнением: он не поверил ни одному моему слову.

— Чтобы быть полностью уверенным, — продолжал я, — мне нужны бумаги покойного. Все, что есть. Или компьютерные тексты, если у него не было бумаг. Записки, воспоминания, все… Решение проблемы в личности погибшего, а вовсе не в ешиботниках, которые просто не могли поступить иначе.

— По-моему, ты несешь чушь, — с чувством сказал Бутлер. — Но раз уж я сам тебя втравил… Квартира Слуцкого опечатана. Компьютера у него не было, даже самого завалящего. Жил он бедно, едва-едва хватало денег на квартиру и еду. Бумаг, насколько я знаю, немного. Но мы не интересовались…

— Напрасно, — назидательно сказал я.

— Утром я дам тебе ключ, — сказал Бутлер, пропустив мою реплику мимо ушей, — и пошлю с тобой полицейского. Извини, одному нельзя, таковы правила.